Мальчик, очень представительный в своем лучшем комбинезоне, подошел к незнакомцам и воззрился на них, не скрывая любопытства.
Молодец, подумала мисс Феллоуз. Работаешь в нашу пользу.
— Так, значит, ты Тимми.
— Тимми, — сказал Тимми, хотя одна только мисс Феллоуз поняла, что он сказал.
Мальчик потянулся к Маннхейму. Тот, наверное, подумал, что Тимми хочет поздороваться, и протянул ему руку, но Тимми не знал, что такое рукопожатие. Он не взял руки Маннхейма и нетерпеливо замахал своей, стараясь до чего-то дотянуться. Адвокат недоумевал.
— Ваши волосы, — сказала мисс Феллоуз. — Подозреваю, что он раньше не видел рыжеволосых. Должно быть, в неандертальские времена их не было, и сюда такие люди тоже не приходили. Светлые волосы производят на него прямо-таки чарующее впечатление.
— Ага, вот в чем дело.
Маннхейм усмехнулся, опустился на колени, и Тимми немедленно запустил пальцы в густую, пружинистую копну его волос. Мальчику были в новинку не только рыжие, но и курчавые волосы, и он внимательно исследовал это явление, и Маннхейм терпел это вполне добродушно. Вообще он оказался совсем не таким, как воображала мисс Феллоуз. Она представляла себе радикала с огнем в глазах и пеной у рта, который тут же начнет изрыгать обличения, лозунги и бескомпромиссные требования реформ. А увидела перед собой весьма приятного, вдумчивого и серьезного человека, моложе, чем она думала, — и он мигом подружился с Тимми.
Однако Мериэнн Левиен была особой совершенно другого плана. Даже Тимми, устав заниматься волосами Маннхейма и обратив внимание на гостью, явно пришел в недоумение.
Мисс Феллоуз невзлюбила Левиен с первого взгляда. Она подозревала, что именно неожиданное появление этой дамы так выбило Хоскинса из колеи, а не Брюс Маннхейм.
Что она, собственно, здесь делает? И как собирается нам навредить?
Левиен была широко известна среди сотрудников детских учреждений как амбициозная, агрессивная, неуступчивая женщина, притом искусная карьеристка, хорошо умеющая себя подать. Мисс Феллоуз никогда с ней раньше не сталкивалась, но грозный, непреклонный вид Левиен полностью подтверждал ее репутацию.
Она больше походила на актрису или на деловую женщину — или на актрису, играющую роль деловой женщины, — чем на специалиста по детским вопросам. На ней было облегающее блестящее платье из плотной металлической ткани, на груди сиял огромный золотой диск в форме солнца, широкий лоб украшала повязка, сплетенная из золотых нитей. Темные блестящие волосы, гладко зачесанные назад, придавали ей еще более эффектный вид. Губы ярко-красные, глаза густо подведены, а вокруг — незримое облако духов.
Мисс Феллоуз неприязненно смотрела на нее. Непонятно, как это доктор Хоскинс мог хотя бы на мгновение увидеть в этой женщине будущую няню Тимми. Она решительно во всем отличалась от мисс Феллоуз. А зачем, интересно, Мериэнн Левиен понадобилось это место? Работа, которая требует уединения и полной самоотдачи? Ведь Левиен, как известно, всегда в движении, постоянно носится по свету, посещая научные сборища, где высказывает мнения, которые знающие люди считают спорными и внушающими тревогу. У нее полно ошеломляющих идей насчет того, как использовать современную технику для реабилитации детей-инвалидов — она уверена, что эта футуристическая чудо-машинерия призвана заменить прозаическую любовь и преданность, которой до сих пор как-то обходилось человечество.
Левиен еще и ловкий политик — умеет затесаться в нужную комиссию, консультирует влиятельные объединения, суется всюду, где можно выделиться. Очень заметная личность — идет в своей карьере вверх, как ракета. Если она претендовала на место, которое в конечном счете заняла мисс Феллоуз, — значит, рассматривала его как трамплин к новым высотам.
«А я, наверное, очень старомодна, — подумала мисс Феллоуз. — Я хотела всего лишь помочь ребенку, который больше всех остальных нуждается в любви и ласке».
Тимми потянулся к блестящему металлом платью гостьи. Глаза его сияли от восторга.
— Красиво, — сказал он.
Левиен поспешно отступила назад.
— Что он сказал?
— Восхищается вашим платьем, — ответила мисс Феллоуз. — Он просто хотел его потрогать.
— Нет, лучше не надо. Его легко испортить.
— Тогда будьте начеку. Он очень проворный.
— Красиво, — сказал Тимми. — Хочу!
— Нет, Тимми. Нет. Нельзя трогать.
— Хочу!
— Извини, но нельзя. Не-льзя.
Тимми с грустью посмотрел на свою няню, но оставил свои попытки потрогать платье.
— Так он вас понимает? — спросил Маннхейм.
— Как видите, платья он не трогает, — улыбнулась мисс Феллоуз.
— И вы его тоже понимаете?
— Да, зачастую. Почти всегда.
— Вот сейчас он что-то проворчал, — сказала Левиен. — Как по-вашему, что это могло значить?
— Он сказал «красиво» — про ваше платье. Потом сказал «хочу» — хочу потрогать.
— Так он говорил по-английски? — удивился Маннхейм. — Никогда бы не догадался.
— У него не слишком хорошее произношение — здесь, возможно, какая-то физиологическая причина. Но я его понимаю. В его словаре что-то около сотни английских слов, а то и побольше. Он каждый день усваивает что-то новое — теперь уже самостоятельно. Ему, как видите, почти четыре года. И хотя он поздно начал обучаться, его лингвистические способности соответствуют возрасту, и учится он быстро.
— Вы считаете, что у ребенка-неандертальца лингвистические способности такие же, как у человека? — спросила Левиен.
— Но он человек.
— Да, конечно, — но все же другого подвида, не так ли? И резонно предположить, что в умственном отношении он так же отличается от нас, как и в физическом. Чрезвычайно примитивное строение его лица…
— Не такое уж оно примитивное, мисс Левиен, — резко ответила мисс Феллоуз. — Посмотрите на шимпанзе и увидите, что такое настоящее человекообразное. У Тимми присутствуют некоторые анатомические различия, но…
— Это вы сказали «человекообразное», а не я, — заметила Левиен.
— Но вы подумали.
— Мисс Феллоуз! Доктор Левиен! Прошу вас, не увлекайтесь!
Доктор Левиен? Мисс Феллоуз быстро взглянула на Хоскинса. Ну что ж, все может быть.
— Вот эти комнаты, — посмотрел вокруг Маннхейм, — и представляют собой всю среду обитания мальчика?
— Да, это так, — ответила мисс Феллоуз. — Там его спальня и комната для игр, здесь он ест, вот тут его ванная. Здесь помещаюсь я, а дальше кладовые.
— И он никогда не выходит из этого замкнутого пространства?
