Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат

– Глянь, Леха, – сказал старший наряда. – Ну и фраер! До того набрался, что на бутылках чечетку выбивает. С проспекта слышно. Вот народ пошел!

– Ты поосторожней, – буркнул его напарник, который на учебных занятиях получил недавно травму носа и теперь очень берег эту часть тела. – Сейчас он как запустит в нас этими бутылками…

– В землю зарою! – ответил старший, назначенный на эту должность совсем недавно и потому не устававший демонстрировать служебное рвение. – Собакой затравлю! Джера, вперед! – он отстегнул поводок.

Однако немецкая овчарка Джера, чемпионка своей породы, неоднократно бравшая призы именно за агрессивность, повела себя более чем странно – поджала хвост, жалобно заскулила и попыталась спрятаться за спиной хозяина.

– Что за херня! – удивился тот. – Не отравилась ли она? Вот будет номер! Говорил же я тебе, не корми ее биг-маком.

– Пошли лучше назад, – набычился Леха. – Ну что с этого гаврика возьмешь? Бич какой-то… На штраф не наскребет.

– Все равно проверить надо, – настаивал старший. – А вдруг он в розыске… Тем более наркоман. Чуешь, как «планом» пахнет?

Сказав так, он направил на подозрительного субъекта фонарик. Тот на присутствие милиции до сих пор никак не реагировал, однако под лучом света перестал судорожно дергаться и как бы окаменел.

А затем медленно поднял свой взор на тех, кто посмел потревожить его. Истошно завизжала собака…

– Они что, сожрать меня хотят? – Синяков с беспокойством наблюдал за маневрами окуней.

– Само собой, – ответила щука.

– И даже тебя не боятся?

– Меня они видеть не могут. А в каком облике они видят тебя, я, честно сказать, даже не представляю.

Ёршик, словно почуяв неладное, поотстал, но окуни явно не желали менять своих злодейских планов. Интересно, за кого именно они принимали Синякова, измененного нижним миром до потери человеческого облика? Неужто за жирного червячка? Или за аппетитную гроздь лягушачьей икры? Синяков вспомнил знакомого рыбака, говорившего, что если бы окуни вырастали хотя бы до размеров хорошего леща, в наших реках и озерах давно не осталось бы другой рыбы.

– Как же мне быть? – упавшим голосом поинтересовался он у своего духа-покровителя.

– Ладно уж, – сжалилась над ним щука. – Сейчас пугнем…

Истошно завизжала собака. Леха был уже далеко, и его не могли остановить даже ветки, хлеставшие по лицу и, естественно, задевавшие травмированный нос.

Старший наряда держался до последней возможности, то есть целую секунду. Затем он попытался броситься вслед за Лехой и, несомненно, догнал бы его, но помешала путавшаяся в ногах у хозяина Джера. Неловко оступившись, он грохнулся на землю и задел темечком край чугунной урны…

Смертельно перепуганные окуни рванули от них так резво, что едва не угодили в пасть какой-то другой, несоизмеримо более крупной рыбине – та как раз в этот момент проплывала мимо. Веселое это было местечко – прихотливая игра света в хрустальной воде, мелкая веселая живность, сверкавшая вокруг, словно конфетти, и страшные прожорливые пасти, таящиеся среди этого маскарадного великолепия.

– Видал, какие экземплярчики здесь иногда встречаются, – щука мотнула рылом в сторону уже пропавшего из виду чудовища.

– Это тоже чей-то дух-покровитель? – ужаснулся Синяков.

– Не исключено… А как, по-твоему, стал владыкой полумира тот же Тимур или, скажем, Иосиф Виссарионович? Подумаешь, гении всех времен и народов! Недоучки малограмотные. Один хромой, другой сухорукий. Нет, тут чистая магия…

– В каком смысле?

– Это не я придумала… Человек, который умеет приманивать к себе побольше могучих духов-покровителей, у вас называется магом. Все великие люди, начиная от древних царей, в какой-то мере были магами. В вашем понимании, конечно. Отсюда их заслуги и подвиги. Правда, у нас, духов, на этот счет есть совсем другое мнение… А теперь тебе пора трогаться в обратный путь. Главное, не дрейфь. На этот раз я постараюсь помочь тебе. В виде исключения. Но в дальнейшем не очень-то на меня рассчитывай.

Стремительный вихрь закружил Синякова и опять понес по подземной реке, на этот раз уже по ее течению, наперегонки с мириадами воздушных пузырьков, сверкающих, как кружащиеся над пожаром искры.

Вновь оказавшись на скамейке в парке, вернее, воссоединившись с той частью самого себя, которая и не думала покидать срединный мир, Синяков некоторое время еще оставался под воздействием осенившей его магической силы.

Он сразу обнаружил бессознательное тело милиционера и скулившую над ним верную Джеру. У несчастного стража порядка дух-покровитель был маленький и слабый, как мотылек. Сам напуганный до полусмерти, он беспомощно вился где-то поблизости и не мог ничего сделать для своего протеже.

У немецкой овчарки Джеры никаких потусторонних заступников не было – не полагались они ей.

С помощью холодной воды (поблизости оказалась канава) и искусственного дыхания (пришлось-таки облобызаться с милиционером) Синяков кое-как вернул пострадавшего в чувство, а потом проводил до ворот парка, где опомнившийся Леха с помощью неисправной радиостанции пытался вызвать подмогу.

К этому моменту все сверхъестественные способности Синякова развеялись, и все случившееся представлялось ему просто пьяным бредом, пусть и весьма красочным.

Однако иголку со сломанным ушком и пакетик с шаманским зельем он прихватить не забыл…

С утра пораньше внутренние покои военного суда представляли собой совсем иное зрелище, чем накануне вечером, когда Синяков хотел найти здесь хотя бы намек на справедливость и хотя бы кроху милосердия. (Точно с таким же успехом, наверное, он мог искать логику и целесообразность в устройстве нижнего мира.)

Сутолока начиналась еще в крошечном, по-тюремному скромном вестибюле, откуда на второй этаж вела узкая и крутая железная лестница, больше похожая на трап военного корабля. Понятно почему: аналогичное сооружение находится в иммиграционном бюро города Нью-Йорка – его не могут преодолеть ни старики, ни инвалиды.

О том, чтобы прорваться в кабинет прокурора или судьи, не могло быть и речи – притолоки их дверей подпирали бритыми затылками дюжие ребята из спецназа. Синякову не удалось увидеться даже с адвокатом – то, что происходило у него, напоминало эпизод из печально знаменитого инцидента на Ходынском поле, когда в давке погибло несметное количество народа.

Находиться в коридоре было не менее опасно, чем в ледоход переплывать реку. Хочешь не хочешь, а пришлось искать приют в одном из залов заседений. Таких здесь оказалось целых три. Тот, что побольше, имел форму пенала, другой в плане выглядел как трапеция, третий вообще оказался треугольным, словно утюг. Все залы были уже битком набиты самой разнообразной публикой, свободными оставались только судейские кресла с высокими резными спинками да клетки, предназначенные для обвиняемых.