Сначала об антиутопии. Ясно, что она противопоставляется утопии, которая еще со времен Томаса Мора и его многочисленных последователей рисовала идеальный облик грядущего мира.
Антитеза утопии возникает в период до крайности обострившихся противоречий как внутри самого капиталистического общества, так и на международной арене, где происходит непрерывное столкновение антагонистических социальных систем. В необычайно сложной исторической ситуации последних десятилетий писателям-фантастам, далеким от марксистской философии, действительно мудрено создавать оптимистические социальные проекции будущего. Оно видится им полным неотвратимых катастроф, вызванных не только слепыми силами природы, но и самим человеком, беспомощным перед демонами разрушения, порожденными его же собственным разумом.
Конечно, такое мировосприятие вытекает из неверия в социальный прогресс, из страха перед машинной цивилизацией, которая якобы ставит под удар духовные ценности, обезличивает людей и превращает их в живых роботов.
Пусть уж Лучше несовершенное, но привычное настоящее, нежели неведомое, чреватое опасностями будущее!
«Будущее несется к нам со страшной скоростью, быстрее звука, приближаясь к скорости света; здравомыслящие люди сознают, что мы ныряем в страшный, отличающийся от нашего мир, по всей видимости, в устрашающее будущее, и пытаются представить себе, каким же оно будет». Так писал еще в 1952 году известный американский фантаст Роберт А. Хайнлайн в предисловии к сборнику «Завтра, к звездам».
Широкое распространение антиутопий на Западе некоторые писатели склонны объяснять неверием в какие-то существенные перемены к лучшему.
«Хотя, может быть, американская экономическая система и не безупречна, — пишет А. Азимов, — тем не менее наши писатели-фантасты серьезно сомневаются в том, что какое-либо новое общество будет лучше. Во всяким случае, существует общее сомнение по поводу того, что какие-либо приемлемые преобразования автоматически приведут к утопии».
Эту точку зрения разделяет и Мак Рейнольдс, называющий себя в фантастике социологом-экспериментатором (в разные годы им опубликованы рассказы о мире будущего, основанном на анархизме, технократии, социализме, коммунизме, синдикализме и т. п.). В реплике по поводу одной из наших статей он пишет:
«Очевидно, что когда писатели-фантасты основываются на данных из области политической экономии, то им легче представить себе антиутопию, нежели совершенное общество будущего. На каждое произведение типа „Взгляд назад“ Беллами приходится несколько произведений типа „1984 год“ Оруэлла. Одна из причин этого, возможно, заключается в следующем: большинство наших писателей убеждено в том, что современные социальные учреждения настолько совершенны, что всякое изменение их может быть только в худшую сторону» («Fantasy and Science Fiction», 1965, № 10).
Нечего и говорить, что такая трактовка происхождения антиутопий по меньшей мере субъективна и противоречит историческим фактам.
Победоносное наступление коммунистической идеологии, овладевающей умами широких масс, утверждение и успехи социалистического строя неотвратимо порождают соответствующую реакцию со стороны идеологов старого мира. Антиутопия и есть одна из форм этой реакции против социалистических идей и социализма как общественной системы. Злобные, пасквилянтские фантастические романы, направленные своим острием против марксизма и первого в мире социалистического государства, получают все большее распространение по мере углубления кризиса и загнивания мирового капитализма.
И тут можно усмотреть характерную закономерность. Жанр антиутопии расцветает махровым цветом в периоды, представляющие непосредственную угрозу для самого существования капиталистической формации: после первой русской революции, вызвавшей подъем рабочего движения на Западе, в первые годы Советской власти, в годы мирового экономического кризиса и после второй мировой войны, когда социалистический строй утвердился во многих странах.
В 1908 году почти одновременно с появлением утопии А. Богданова «Красная звезда» был издан на русском языке роман некоего Давида М. Пэрри «Багровое царство» с издевательским подзаголовком «Социалдемократическая фантазия».
Молодой американец Джон Уокер, от чьего имени ведется рассказ, разочаровавшись в буржуазных порядках, испытав на собственной шкуре безработицу, голод и нищету, в отчаянии бросается в морскую пучину и… попадает в Атлантиду, называемую иначе Багровым царством. А это, по ироническому замечанию автора, «социал-демократическое государство с такой совершенной формой правления, какой не видано в истории человечества».
Социалистический рай, выдуманный Пэрри, при ближайшем рассмотрении оказывается чудовищной карикатурой на марксистские представления о коммунистическом обществе будущего.
В Багровом царстве уравниловка и регламентация доведены до абсолюта. Ни по одежде, ни по внешнему виду почти невозможно отличить мужчину от женщины. Имена людей заменены номерами.
Каждый получает в определенный час свою порцию похлебки и независимо от состояния здоровья — свою порцию микстуры. Можно произносить не более тысячи слов в сутки. Делами брачного подбора ведает государство. Любое нарушение дисциплины приводит в действие тщательно разработанную систему наказаний — от лишения похлебки до смертной казни. С приходом к власти социал-демократической партии отпала надобность изобретать что-то новое. Поэтому развитие науки и техники прекратилось несколько тысяч лет назад.
Каковы идеалы самого автора, видно из следующего отрывка: «Я попал в это подводное чистилище в безумном порыве бежать от свободы. В моем невежестве я призывал социализм и искал смерти, чтобы сбросить с себя ответственность за собственное существование. Но я не нашел смерти, а нашел социализм. Из мира, где закон основан на том принципе, что общество никого не обязано содержать, я попал в такой мир, где, напротив того, общество обязано всех содержать; но, о боги, что это за мизерное содержание! Притом я ушел от обязанности трудиться для собственного пропитания только затем, чтобы попасть под ярмо принудительного труда для пропитания других. Мне был преподан горький урок. Я узнал, какая пропасть лежит между работой каждого для самого себя, называемой эгоистическою, и работою каждого для всех и всех для каждого, называемой альтруистическою. Теперь я узнал, что работать на себя значит быть свободным, а работать на человечество вообще и ни на кого в особенности значит быть рабом… Важно в жизни не то, чтобы у всех было одинаковое количество хлебов, а чтобы люди имели души, способные по собственной воле быть справедливыми, милосердными, самоотверженными. Это невозможно при социализме, при котором никто, что бы он ни делал, не может получить большую долю продуктов труда, чем всякий другой».
