— Мы обменялись электронными адресами, — сказала Диана. — О Четвёртом ни словом не обмолвились, но она тоже поняла, я уверена.
Оживлённой переписки они не вели, но иной раз Диана получала от Сильвии многозначительные сообщения, например:
— об аресте по соображениям национальной безопасности исследователя-химика в Денвере, Колорадо;
— о закрытии федеральными властями гериатрической клиники в Мехико-Сити;
— о гибели в пламени пожара профессора социологи Калифорнийского университета; подозревался поджог…
И тому подобное.
Я, разумеется, не хранил списка имён и адресов рассылки, и даже постарался попрочнее забыть эту опасную информацию. Но имена из этих сообщений отдавались в моём черепе набатным звоном.
— Она считает, что правительство открыло охоту на Четвёртых.
Месяц мы обсуждали, что делать, если на наш след нападут. Куда бежать, если учитывать, что аппарат безопасности президента распустил щупальца по всей планете?
На вопрос, где лучше всего затеряться, напрашивался лишь один ответ. Южная Азия — та мутная вода, в которой плохо видит любой аппарат безопасности. И мы подготовили паспорта, банковские счета, проработали маршрут, чтобы можно было мгновенно сняться с места и улетучиться.
И вот Диана получила не слишком неожиданное последнее сообщение Сильвии Таккер, единственное слово:
— Бегите.
И мы сбежали.
* * *
Вечером, в самолёте, задумчиво глядя в иллюминатор на подлёте к Палембангу, Диана спросила меня:
— Ты уверен, что готов?
Решение я принял ещё в Амстердаме, когда мы осматривались, опасаясь, что за нами увязался хвост, что наши паспорта пометят, что наш багаж арестуют.
— Да. Теперь. Перед переходом.
— Значит, уверен.
— На все сто.
Я преувеличил. Не был я уверен, но желал этого. Желал потерять то, что придётся потерять, приобрести то, что можно приобрести.
И вот мы сняли номер на третьем этаже колониального отеля в Паданге, где на нас никто не обращал внимания. Все мы падаем, напомнил я себе, и все куда-то попадаем.
За полчаса до пересечения черты, через час после наступления темноты, в кают-компании команды мы наткнулись на Эна. Кто-то из команды презентовал ему большой лист коричневатой обёрточной бумаги и несколько мелков.
Казалось, он нам обрадовался. Перехода он побаивался. Эн поправил очки, вздрогнул, задев большим пальцем ударенную Джалой щёку, и спросил, на что похож этот переход.
— Да я и сам не знаю, — честно признался я. — Я тоже впервые.
— Мы заметим что-нибудь?
— Моряки говорят, что небо слегка изменится. А о переходе они узнают по стрелке компаса. Она скачком изменит направление на противоположное. И мы сразу услышим гудок. Так что узнаем.
— Так далеко, и так быстро, — сказал Эн. — Интересно.
Это он очень верно подметил. Эту Арку — нашу Арку — гипотетики протащили сквозь межзвёздный космос с субсветовой скоростью, прежде чем опустить в Индийский океан. Но у них бездна времени для этой процедуры. Им ничего не стоило перекрыть расстояние в три миллиарда световых лет. А даже ничтожная доля этого промежутка для нас представляется внушительным интервалом.
— Очень интересно, — согласилась Диана. — И для чего они только это всё вытворяют?
— Как говорил Джейсон…
— Помню, помню. Гипотетитки не хотят, чтобы мы, дураки, вымерли, хотят, чтобы мы развивались дальше, росли и хорошели. Но отсюда сразу вопрос: зачем? Чего они от нас ожидают?
Эн не обратил внимания на наше философствование:
— А после перехода…
— После перехода ещё день, и мы прибудем в Порт-Магеллан.
Эн улыбнулся.
Я глянул на Диану. Она с Эном познакомилась два дня назад, они успели подружиться. Диана читала ему книгу английских детских сказок, найденную в судовой библиотеке, и даже нашла возможность процитировать стишок про косолапого мишку и глупого мальчишку. Эн, правда, этого стишка не одобрил.
Он показал нам свои рисунки. Животные, которых он, должно быть, видел в репортажах из Экватории, с длинными шеями, задумчивыми глазами и в полосатых тигровых шкурах.
— Красиво, — похвалила Диана.
Эн кивнул, и мы оставили его, вернулись на палубу.
* * *
Арка в ясном ночном небе сверкала прямо над нашими головами, отражая последние лучи света. Здесь её изгиб совершенно исчез, под этим углом зрения мы видели отрезок эвклидовой прямой, элементарную единицу либо заглавную латинскую «I».
Мы подошли как можно ближе к носу судна, стояли, опираясь на ограждение. Ветер трепал волосы и одежду, флаги на мачтах. Волны отшвыривали в разные стороны осколки отражённых судовых огней.
— С собой? — спросила Диана.
Она имела в виду пепел Джейсона. Мы запланировали эту церемонию, если её можно назвать церемонией, задолго до того, как покинули Монреаль. Джейсон всегда плевал на любого рода церемонии, но мне кажется, что на эту он бы согласился.
— Здесь, — подтвердил я и вынул из нагрудного кармана крохотную керамическую трубочку.
— Мне его всё время не хватает, — сказала Диана. Она прижалась ко мне, я обнял её одной рукой. — Хотела бы я увидеть его Четвёртым. Но вряд ли он слишком изменился.
— Совершенно не изменился.
В каком-то смысле он всегда был Четвёртым.
По мере приближения к переходу звёзды как будто тускнели, как будто судно окутала полупрозрачная дымка. Я откупорил трубочку. Диана положила свою свободную руку на мою.
Ветер внезапно изменился, температура упала градуса на два.
— Иногда, когда я думаю о гипотетиках, мне кажется… я опасаюсь…
— Чего, Диана?
— Что мы — красная тёлка. Или что там Джейсон говорил о марсианах… Что они хотят, чтобы мы их спасли от чего-то. От чего-то, что их пугает.
Кто знает. Но в этом случае, подумал я, мы поступим так, как всегда поступает жизнь: бросим вызов ожиданиям.
Я почувствовал, что она задрожала. Линия Арки над нами растворялась во тьме и в дымке, распространявшейся над водою. Чувствовалось, что меняется погода.
Арка исчезла, растворилась в небе. Исчез и горизонт. Компас, должно быть, уже совершил свой переходный танец, потому что раздался гудок, громкий, заглушающий все остальные звуки. Я поднял взгляд. Звёзды смешались в какую-то неразбериху.
— Давай! — крикнула Диана мне в ухо, стараясь перекричать гудок.
Я перегнулся через фальшборт, стараясь не стряхнуть её руку с моей, и опрокинул сосуд. Пепел взметнулся на ветру, похожий в свете судовых огней на снег, и исчез из поля зрения, ещё не достигнув буйной поверхности океана. Мне показалось, что он рассеялся в космосе, который мы мгновенно пересекли, в волнах межзвёздного эфира.
