Он сидит за стойкой бара, с бокалом в руке, закрыв глаза. У нас есть прекрасная возможность понаблюдать за ним со стороны, не беспокоя нашего героя.
С того последнего раза, когда мы его видели, он мало в чем изменился, разве что похудел немного, а к этому времени прошло уже семь недель. Как и прежде, гладко выбрит, чист, прилично одет, хотя уже давненько его костюм не знал утюга, а по воротничку его рубашки можно догадаться, что он стирает себе сам. Но, поскольку это летняя сорочка, вид у нее все равно вполне достойный.
До этого момента ему как-то везло, не возникало больших трудностей. Он рационально использовал свои пятьдесят шесть долларов, временами дополняя их мелкими случайными подработками.
Но завтра ему все же предстояло обратиться за пособием по безработице. У него оставалось всего шесть долларов, и он решил все их истратить сегодня вечером на выпивку. С того вечера, когда он звонил Марджи, он не притрагивался к бутылке, ведя жизнь аскета, человека физического труда (конечно, когда появлялась работа). Он поклялся не пить (как и не звонить Марджи, хотя в пьяном виде обещал это сделать). Он не хотел встречаться с нею до тех пор, пока не найдет, как и она, по-настоящему подходящую работу.
Но в тот вечер после десятидневных бесполезных поисков хотя бы какой-либо эпизодической работы он чувствовал себя подавленным. Перед баром он роскошно — по теперешнему времени! — пообедал у себя в номере затхлой белой фасолью с холодными сосисками и подсчитал наличность. Да, все, что у него оставалось, — это — тютелька в тютельку — шесть долларов.
И тогда он решил послать всех и вся к черту. Все равно, если не случится непредвиденного чуда, этой суммы хватит ненадолго. Так уж не лучше ли позволить себе напиться в стельку?
После семи недель полнейшего воздержания от алкоголя и с полупустым желудком этих денег должно было хватить на отличную пьянку. Конечно, завтра он проснется с раскалывающейся от боли головой, в ужасном настроении, но зато с пустыми карманами он с чистой совестью сможет отправиться за вспомоществованием.
Вот с такими мыслями, не надеясь ни на какое чудо, он и заявился в «Желтую Лампу», где тем не менее оно его давно уже поджидало.
Льюк допивал уже четвертую порцию, несколько расстроенный тем, что ожидал большего эффекта от трех предыдущих. Но денег хватало еще на несколько, и он надеялся, что возьмет свое.
Собираясь отхлебнуть очередной глоток, он почувствовал, как кто-то положил руку на его плечо.
— Льюк, — прокричал ему кто-то прямо в ухо.
Голос, конечно, мог принадлежать и марсианину, но только не рука. Поэтому он повернулся, готовый послать подальше нарушителя его одиночной попойки.
Это был Картер Бенсон, улыбающийся, словно рекламировал зубную пасту. Да, именно тот Бенсон, который пару месяцев тому назад предоставил в его распоряжение свою хижину в пустыне, чтобы Льюк мог приступить к своему научно-фантастическому роману, которым он так и не разродился!
Картер был отличным малым, но в данный момент Льюк не нуждался ни в ком. Он хотел только одного — в одиночку расчувствоваться над своей судьбой. Картер просто процветал на вид, как будто ничего вокруг и не происходило. Но даже если бы тот предложил ему выпить, Льюк все равно сейчас предпочел бы одиночество.
Он кивнул головой Картеру и процитировал ему строчку из поэмы Льюиса Кэрролла, состоявшую из набора словообразований. Поймет тот или нет — в данной ситуации это не имело никакого значения, поскольку в баре стоял такой гвалт, что Картер только и мог, что видеть шевеление его губ.
Снова тряхнув головой, Льюк повернулся к своему бокалу и снова закрыл глаза. Картер, насколько он знал, не законченный кретин и должен был понять его настроение и исчезнуть.
А для него как раз настал момент пригубить напиток и в очередной раз пожалеть себя.
Но та же самая рука снова коснулась его плеча. Неужели это снова Картер? Он что, совсем стал лопухом, глупым как пробка?
Льюк снова открыл глаза. Что-то мельтешило перед его глазами. Судя по розовому цвету, это явно был не марсианин. Эта штука находилась так близко от него, что он вынужден был скосить глаза. Все равно непонятно. Тогда он откинул голову, чтобы лучше рассмотреть ее.
Это был чек. Да, настоящий, оформленный по всем правилам. Чек, выданный Бернстейном, их с Картером общим издателем. Четыреста шестьдесят долларов!
Ну и что? Этот хитрован Картер хочет обмыть свои литературные успехи. Пусть лучше проваливает отсюда! Льюк снова закрыл глаза.
Опять его хлопают по плечу, причем настойчиво. Он чуть-чуть приоткрыл глаза. Чек лежал все на том же месте.
Присмотревшись внимательнее, Льюк поразился, что он был выписан не на Картера Бенсона, а на Льюка Деверо.
Это еще что за новости! Какой там чек, когда он уже столько должен Бернстейну, выплатившему ему аванс за книгу, которую он так и не написал?
Протянув сразу задрожавшие руки к чеку, Льюк принялся его внимательно рассматривать. Вроде бы настоящий.
Марсианин, который лихо, как по ледяной дорожке, катился по стойке бара, прошел сквозь его руки и чек. От неожиданности Льюк выпустил чек из рук, но тут же снова подхватил, не очень представляя себе, что с ним делать. Наконец повернулся в сторону Картера, который все так же продолжал улыбаться. Спросил его:
— Что все это значит?
На сей раз он старался четко артикулировать каждое слово, чтобы Картер смог его понять по движению губ.
Картер показал двумя пальцами на стойку, потом поднял кулак с указательным пальцем, повернутым в сторону двери.
— Может, поговорим на улице?
В старые добрые времена такой жест означал совершенно другое и был понятен для всех — пора выяснить отношения в хорошей драчке. Но сейчас все изменилось. Если люди желали поговорить, не надрываясь и не угадывая по губам слова, они вставали и выходили наружу вместе с выпивкой. Это даже стало традицией. Официанты уже давно привыкли к этому и никак не реагировали при виде клиентов, выходящих таким образом из бара.
Льюк сунул чек в карман, взял обозначенные движением руки Картера два бокала и стал пробираться сквозь толпу в сторону выхода. Единственным риском в таких случаях была возможность, что какому-нибудь марсианину взбредет в голову увязаться за выходящими. В таком случае не оставалось ничего другого, как вернуться назад. Но им повезло. Они оказались на улице совсем одни.
— Спасибо, дружище! Извини, я вел себя по-свински — хотел послать тебя подальше. Но что все это означает?
— Ты когда-нибудь читал «Кровавое Эльдорадо»?
