А когда кончилось, он даже не обрадовался. Живы, — ну и что? Тоже мне дорожка — из тупика в тупик.
Почему-то они даже не включили обзорный экран. Поели — за семь дней в первый раз по-человечески — и уселись в размонтированной рубке.
— Надо выйти, — сказал Майх.
— Успеется.
— Ничего, Хэл! Последняя пересадка.
Было что-то неправдоподобное в обыкновенности их прибытия. Как во сне, когда ничего не удивляет. Хэлан и не собирался ничему удивляться. Прибыли — так прибыли, Намрон — так Намрон, проиграл — так проиграл.
Тускло и серо было на душе, но когда сдвинулась плита люка, он чуть не вскрикнул от ужаса и какого-то боязливого восторга. Этот мир ничуть не походил на Ктен. Ктен был страшен, Намрон — устрашающе красив. На Ктене Фаранел властвовал, здесь он заполнял собой все. Грузно-прозрачным золотисто-розовым полушарием воздвигался на полнеба, гася звезды, затмевая немощное солнце. Он один владел этим миром: розоватым светом оживлял его ледяные пустыни, рыжим золотом окрашивал острия его скал, и в обманчивой теплоте его лучей Намрон казался еще мертвее — до того мертвый, что душа зябла.
Он взглянул на Майха и увидел за стеклом шлема его застывшее лицо.
— Что, здорово?
— Даже страшно. Ладно, пошли.
Станция была не то далеко, не то совсем близко — тут тоже было неладно с масштабами. Только отошли от корабля — и он исчез; они остались только вдвоем посреди сверкающей пустоты. Выскакивали и исчезали скалы, острые и тонкие, как иглы изморози; дробилось в ледяных гранях радужное сияние, и все ниже склонялся Фаранел, раздувшийся и сытый после того, как высосал жизнь из этого мира.
А потом они пришли. Очень черная башенка отмечала вход в станцию, и Майх долго с чем-то возился, пока золотисто-розовый пласт льда не поехал в сторону.
Тесный шлюз, мутный красный свет, исцарапанные стены. Вот тут-то ему и стало страшно. Хэлан всегда боялся болезней. Не боли, не смерти — того, как тебя предает тело. Только раз такое испытал — когда получил свою пулю — а бояться научился.
Внутренняя дверь уползла вбок, открывая тусклый коридор. Очень трудно было сделать первый шаг. Второй уже легче.
Молча они шли закругляющимся коридором, и невесомая беловатая пыль вспархивала из-под ног.
Майх не стал заходить в жилые отсеки. Лаборатория, мастерская, отсек жизнеобеспечения, какие-то комнатушки, забитые приборами. Ни к чему не прикасался, ничего не включал — просто смотрел, словно в жизни такого не видел.
Хэлан тащился следом и тоже помалкивал. Приглядывался и прятал вопросы про запас. Не складывается что-то картинка. Ну, представь: эпидемия. Десять человек больны, преданы, обречены на смерть. А тут порядочек. Все на местах, приборы чехлами накрыты. Уборку они, что ли, закатили перед тем, как умереть?
В центральном отсеке тоже был порядок. Все, как на Ктене, только раза в два меньше: и комната, и стол, и даже полукруглые диванчики вдоль стен.
— Смотри! — выдохнул Майх и схватил за руку.
— Вижу, — ответил он почему-то шепотом. С первого взгляда заметил, едва вошли. На столе ровная стопочка журналов и кассет, припорошенных пылью. Приготовили.
Было в этом что-то жуткое, нечеловеческое даже. Словно те десять не из жизни ушли, а просто покинули станцию, приготовив все для смены.
— Пойдем отсюда, — тихо сказал Майх. — Пожалуйста!
…Дезинфекцию они закатили на славу. Добрый час обрабатывали скафандры всем, чем могли, хоть толку-то…
Впрочем, Хэлан не слишком переживал. Успокоил его как-то порядок на станции. Просто, как хлеб: в Мире давным-давно не умирают от заразных болезней. Много от чего умирают, но только не от заразы. Не привыкли мы к этому. Смелый или трус — а голову потеряешь. Другое дело, если что-то знакомое, тут уже можно поднатужиться, да с достоинством помереть…
— О чем ты думаешь, Хэл? — тихо спросил Майх, и Хэлан поглядел на него. Странный у него был голос… боится?
— А что?
Они уже снова были в рубке — в привычном запахе пластика и металла, среди привычных вещей. Привычка — хорошая штука, вот уже и эта клетка домом кажется.
— Я думаю… боюсь, что станцией придется заняться тебе.
— Вот как?
— Понимаешь… я вовсе не хотел бы, чтоб ты… но время…
— Какое время?
— У меня очень много работы, Хэл, и ты мне в ней не помощник. Пойми: мне быстрей самому, чем объяснить, что надо сделать. Извини…
— Короче. Что надо?
— Надо разобраться со станцией. Пока… дня три… я могу работать здесь. Потом мне нужна мастерская. У меня ведь, в сущности, только схемы. Два-три блока… а остальное здесь.
— Значит, ты на станцию рассчитывал?
— Да. Здесь есть все, что мне надо. Только… знаешь, Хэл, боюсь!
— Чего? Ты ж меня сам убеждал, что это не зараза.
— А если Лийо неправ? Как мы тогда можем на корабль? Права не имеем!
— Все верно, малыш, — сказал Хэлан. — Не имеем. «Никогда этому не научусь, — подумал он. — Уже не научусь. Жаль».
— Понимаешь, если зараза, они могли принести ее только с поверхности.
— Предположим.
— Болезнь ведь не сразу началась. Где-то на второй или на третий сезон. Пока что два варианта: зараза или излучение. Кто-то чаще бывал на поверхности, кто-то реже…
— Неглупо. Если зараза — это все равно, а если облучились…
— Вот именно, Хэл! Если узнать, кто заболел первым…
— Ну что же, попробовать можно.
— Только осторожней. Ладно, Хэл?
Следующий день они тоже начали с экскурсии. Отправились смотреть корабли. Дежурное чудо Намрона: до первого оказалось рукой подать, а увидели только, когда подошли вплотную.
Майх даже не остановился — глянул и пошел дальше, а Хэлан еле удержался, чтоб не подойти и не потрогать. Такой он был родной на этой радужной равнине, такой будничный и обшарпанный — прямо сердце радовалось.
Зато у второго корабля Майх встал, как вкопанный, хоть там уж точно не на что было смотреть. Чуть не вдвое меньше и до того грязный и мятый…
— Хэл, видишь?
— Что?
— Корабль в первой стартовой позиции!
Хэлан пожал плечами: что это ему говорило?
— Смотри, — терпеливо сказал Майх, — нет посадочного кольца — дюзы открыты. И стартовые предохранители наполовину спущены.
— Ну и что?
— Здесь были только ученые, Хэл!
— Ну да, — со змеиной кротостью отозвался Хэлан, — где уж им! Если кто вашу вшивую школу не кончил, ему сроду ни в какой жестянке не разобраться!
— Дело не в школе, Хэл! Если бы я три года с Лийо не ходил… да я бы подумать не смел, что смогу отсюда выбраться. Это система Фаранела, понимаешь?
