Ксения Петровна тяжело брела по дорожке, готовая не поверить, что она у себя дома, а не в удивительном параллельном мире, где побывала ее Оленька. И она могла лишь тяжело вздыхать и принимать все окружающее как нереальность, будто все это только чудилось ей.
«А может быть, и на самом деле там, где томится, как в клетке, в собственном мире Альсино, все выглядит именно так? Или это ее больное воображение?»
Никто в семье не переживал Олино несчастье так остро, как ее мать. С трудом поднялась она на веранду и горестно присела у стола.
А по той же садовой дорожке, не обращая ни на что внимания, возвращалась с работы Лена, красивая и холодная.
Она взошла на веранду и поморщилась при виде горестной позы матери.
— И долго это будет продолжаться? — недовольно спросила она.
— Что продолжаться? — подняла на нее мокрые глаза мать.
— Да эти твои надоевшие вздохи. Понять надо, наконец, что Олино горе выдуманное.
— Как так выдуманное?
— Просто больна она, психически больна. Лечить ее надо.
— То есть как это психически больна?
Из дома на веранду вышла бабушка Евлалия Николаевна, сухая, подтянутая, с привычной сигаретой в зубах, и села в свое, как называла Лена, «патриаршее кресло».
— Ну, ну, утешь, а я послушаю, — сказала она и затянулась дымом. — Наш командир в летной школе нарядами вне очереди утешал.
— Дело в том, — назидательно начала Лена, — что никакого параллельного мира в природе не существует. Общение с ними было бы нарушением всех законов физики. Ольга вся во власти галлюцинаций. Ведь воображают же умалишенные себя Наполеоном или Иисусом Христом.
— Что ты говоришь такое про Олю! Нехорошо! Опомнись, — запротестовала Ксения Петровна.
— Говорю, что считаю нужным.
— Так ведь ты же сама провожала Олю вместе с Альсино в полет на этой проклятущей «летающей тарелке».
— Ах, мама! До чего же ты наивна! Это был испытательный полет секретного объекта под руководством моего Юры Кочеткова.
— Вот-вот! Сама же носишь цветы на его могилу. А похоронен он вместе с другими из их экипажа. Так ведь среди них не оказалось ни Оли, ни Альсино.
— Это доказывает, что сбитый объект был космическим кораблем похитителей. А наш аппарат тоже сбили суперракетой. Недаром Оля бредит ею. Экипаж остался цел, но попал в плен. Альсино с Олей избежали этого, но потеряли друг друга, и Оля сошла с ума. Однако сумела, неведомо как, явиться домой. Конечно, и наш сбитый объект, и, может быть, самого Альсино найдут где-нибудь в горах около горячей точки, где велись военные действия. А Оля не может забыть этих карликовых уродцев, даже бесполых, как рабочие насекомые.
— Фу, гадость какая! — плюнула Евлалия Николаевна.
— В газетах об этом верно писали. Помните? Только в одних Соединенных Штатах насчитывается свыше пяти тысяч американцев, пропавших и похищенных космическими пришельцами. Если несчастные еще живы, то находятся теперь в другой части Вселенной, может быть, в клетках зверинцев.
— Тебя и слушать страшно. Но ведь ты сама выступала в защиту Альсино на собрании ученых в каком-то подземном зале, — прервала ее мать.
— Не в защиту Альсино, как «иноземлянина», а разделяя его взгляды и опасения о возможных ядерных войнах, о том, как уродуют у нас Природу, об угрозе глобальной экологической катастрофы… Я выступала как юрист, как адвокат.
— Защищающий кого угодно? — не без ехидства вставила Евлалия Николаевна.
— Я уже сказала, бабушка, что говорила не в защиту человека, выдающего себя за иноземлянина, а в защиту человечества.
— Тебе бы штурвал в руки — и на фронт против космических агрессоров, — насмешливо отозвалась бабушка.
Но Лена спокойно продолжала:
— Он вовсе не одинок в своей пропаганде. Многие ученые и публицисты говорят о том же, но их не слушают те, кому это не выгодно. Ведь не просто отказаться от налаженной, пусть и «вредной» энергетики, от уймы выпускаемых заводами автомобилей, которые покупаются, приносят прибыль. Или отказаться от ядерного вооружения из боязни утраты веса на международной арене. И есть такие энтузиасты, которые хотят убедить людей собственными страданиями и вызывают у себя кровоточащие стигмы, «Христовы раны», стремясь именем Христовым прекратить неутихающие войны, изменить отношение людей к природе, отказаться от неверного направления развития технологической цивилизации. Таков мужественно страдающий итальянец Джорджио Бонджованни, такова и Тереза Неуман, у которой из-за истерического самовнушения тоже открылись стигмы, и плачет она о судьбах людских «кровавыми слезами». Это потрясает многих, но не власть имущих. И я выступила перед учеными скептиками, безучастными к прозвучавшим предупреждениям, а проявившими интерес лишь к биологической сущности Альсино. Мои слова не вразумили их, как и убеждения самого «пришельца», который, надо думать, попал к нам вовсе не из несуществующего параллельного мира, как бредит наша бедняжка Оля. Уверена, этого неудачливого провозвестника отыщут. Юра наверняка сумел бы это сделать! Правда, теперь положение в стране такое, что не до этого. Всюду борьба, и отнюдь не за благо народа.
— Что правда, то правда! — вставила бабушка. — А что до Оленьки, то не буду я гадать, есть там параллельный мир или нет, а о ней скажу: «Молодо — зелено!» Пройдет время, не появится этот Альсинов — влюбится в другого. Природа, она свое возьмет.
— Ах, что вы, Евлалия Николаевна! — в ужасе воскликнула Ксения Петровна. — Разве об Оленьке можно такое сказать?
— Обо всех, Ксюшенька, можно. Обо всех, и о тебе, и обо мне.
— О вас, пожалуй, поздновато, — заметила Лена.
— Ну, не скажи, не всегда ж в бабушках ходила! Еще похлеще тебя была. В военной форме медалями звенела.
На веранду поднялся из сада Сергей Егорыч, только что приехавший в черной «Волге» с работы, торопясь к вечернему чаю: рано облысевший и располневший, он любил порядок во всем.
Разговор с его появлением умолк. Ксения Петровна пошла на кухню. Лена поднялась вслед за нею в свою комнату, и по лестнице застучали ее каблучки.
— Ты, Сереженька, поискал бы Оленьку. Опять ревет, слезы льет где-нибудь в саду. А я пойду Ксении помогу, а то вырастили мы ей помощницу завидную. — И бабушка, хмурясь, взглянула на лестницу.
Сергей Егорыч послушно спустился в сад, расстегнув ворот рубашки, и спрятал снятый галстук в карман.
«Волга» уехала, и за калиткой сада никого не оказалось.
Олю он нашел за беседкой, в зарослях кустарника.
— Понимаешь, папа, — заговорила она, увидев отца, — здесь он совершенно такой же, как в саду у Моэлы, матери Альсино. Правда-правда!
