И Арсения ловили за аксельбант и буксировали знакомиться с очередным бароном, графом, отставным полковником, светским львом, призером среди шалопаев или какой-нибудь иной достопримечательностью. В удручающем изобилии попадались жирные председательницы благотворительных обществ, увядающие жены министров, костлявые старики, состоящие более из протезов, нежели из живых органов, надушенные развратные дамы с острыми признаками интеллектуальной инвалидности, любящие порасспрашивать о сражении в системе Маркаба, «когда я была еще грудным младенцем», и подвергшиеся первой пластической операции чуть ранее указанной битвы, наглые отутюженные молокососы, резвящиеся на папины денежки, столетние женские мумии – истинные церберы у ворот «нашего круга», назойливо-ласковые комнатные собачонки, шумные дети на выпасе у тихих, как мыши, вечно испуганных гувернанток…
Молокососы оккупировали бары и сосали, знамо дело, не молоко. Большинство предпочитало коктейли по колониальным рецептам, причем по два сразу, с двумя трубочками во рту – контраст ощущений. Блюдя репутацию «Нахального», Арсений не ходил в «виварий», предназначенный для получения более изощренных удовольствий, чем заслужил сдержанное благоволение столетних мумий. Молодые щеголи, выбравшиеся из ранга молокососов, и молодящиеся престарелые составляли отдельное подмножество «круга». Чересчур жирных или излишне костлявых среди них было немного. В этом обществе люди следили за собой почти так же зорко, как за другими.
Ферапонта бы сюда, исступленно думал Арсений, обаятельно улыбаясь и механически неся какую-то околесицу. Хотя нет, его-то незачем, ему о «Титаниках» известно все… Тогда Прохазку! Что сказал бы кругленький уполномоченный, увидев это сборище? Продолжил бы с прежним воодушевлением тему общественной пользы? Нет, надо думать, всплеснул бы коротенькими лапками и забормотал в том смысле, что идеал недостижим, а пена всплывает всегда и повсюду, но ведь она всего-навсего пена… Угу. Так точно. Перегибы на местах.
А еще, наверное, уполномоченный сказал бы, что система сословного деления сильна не высшим сословием как таковым, а рекрутируемыми в него. Вернее, теми, кто, суча ногами, лезет из кожи вон, пытаясь попасть в число рекрутов…
«Мною, например, – подумал Арсений. – Я – опора общества? Это ново».
Уже на вторые сутки он стал считать не дни, а часы пути до Нового Тибета. Планета еще не выглядела диском, но по крайней мере уже различалась в иллюминатор простым глазом – искорка, разгорающаяся с каждым часом.
И что дальше?
Перезнакомился со многими, и пока еще не стошнило. Что странно. Допустим, цель оправдывает средства. Но по-прежнему нет никакого намека на план действий, а это уже никуда не годится. Попасть на верхние палубы «Атланта» и не придумать, как использовать открывшиеся возможности, – каяться потом всю жизнь. Скрежетать зубами, рвать на себе волосы, выть по ночам в подушку!
Именно в подушку. Или с намордником-глушителем. Чтобы тихо. Чтобы никому, никому на свете не показать, какое ты ничтожество!
Какое, какое… Самолюбивое! Намеренное любым способом подтвердить дворянство, а там будь что будет. И обязательно остаться в живых – иначе зачем вся эта суета?
– Выпьете? – раздалось сзади.
Лощеный денди протягивал ему коньячный бокал.
– Простите, – отрицательно качнув головой, Арсений принужденно улыбнулся, – с меня уже хватит.
– Саймон Дженкинс, – назвался денди. – Вряд ли вы меня запомнили. Я тот самый шалопай из шалопаев. Не удивляйтесь, я не телепат, у меня всего лишь хороший слух. Вы не будете против, если я на несколько минут извлеку вас из этого бедлама? Есть тема для беседы.
– Да, но… – Арсений беспомощно огляделся.
– Немедленно, прошу вас. Дело не терпит.
– Дело чести?
Дженкинс улыбнулся:
– Только вашей, Арсений, только вашей…
– Хорошо, я иду.
– Встретимся на смотровом ярусе через пять минут. Полагаю, сейчас там никого нет. Выйдем порознь – не надо, чтобы нас видели вместе…
Глава 6
Самая большая дубина
– Итак, вы не офицер, – с удовольствием проговорил Дженкинс, рассматривая сквозь коньяк звездную россыпь в иллюминаторе, – хотя вас и представили нам как мичмана с «Нахального». Я сразу это понял. А вот кто вы такой на самом деле?
– Это вовсе не тайна. – Стараясь скрыть сковывающее напряжение, Арсений как можно небрежнее пожал плечами. – Если кому-то нравится считать меня офицером – пожалуйста, я нисколько не против. Хотя на самом деле я баталер.
– Вы были разжалованы?
– Да.
Дженкинс лизнул коньяк, чмокнул губами и прищурился:
– Вы не точны в терминологии. Знаете, есть такой парламентский эвфемизм для обозначения беспардонной лжи. Не пытайтесь меня обмануть, это мало у кого получалось. Вы не были разжалованы. Вы никогда не служили в офицерском чине. Вы вообще начали служить очень недавно. Так?
– По какому праву…
– По праву наблюдательного человека, не страдающего зрительными аберрациями. Будь вы офицером, вы уже прислали бы ко мне своих секундантов. Кстати, хочу сразу предостеречь вас от необдуманных действий. Очень возможно, что наши интересы совпадают, так что не торопитесь делать глупости. Можете мне довериться, я не болтлив… Итак, я вас слушаю.
– А если…
– Если что? А, понял! Нет, если вы решите не раскрывать рта, ровным счетом ничего не случится. Держите свои секреты при себе, а я пойду в бар и закажу еще коньяку. Боже упаси меня вас шантажировать! И в мыслях не было. Дайте мне понять, что вы отказываетесь от моей помощи, и я тотчас забуду о вашем существовании. Только дайте мне это понять!
– Вы предлагаете мне помощь?
Дженкинс кивнул.
– Не понимаю, – пробормотал Арсений.
– Очень просто. Следите за моей мыслью. Вы, бесспорно, дворянин. Начинать военную службу в вашем возрасте уже поздно, но вы это сделали. Зачем? И почему вы выбрали Внеземелье? Рассчитываете на быструю карьеру? Не верю. Скрываетесь от правосудия? Категорически нет. Надеетесь разбогатеть? Даже не смешно. Остается одно: вы наследственный дворянин в последнем поколении, крайне нуждающийся в том, чтобы заслужить отличие. Не удивлюсь, если ради этого вы поступились выгодным местом службы или даже чином… Угадал? Чином, да?..
– Я корабельный секретарь, – сознался Арсений. Темнить далее не было смысла.
– Серьезно? – Дженкинс расплескал коньяк. – Вот черт… Нет, в самом деле корабельный секретарь?!
Рассказ Арсения не занял много времени.
– Думаю, дворянство будет вами подтверждено, – сказал Дженкинс, – при моем непосредственном участии.
– Вы филантроп?
– А вы педофил? Знаете что, давайте-ка договоримся воздерживаться от оскорблений…
– Тогда зачем это вам?
Дженкинс покачал остатки коньяка в бокале. Вздохнул:
– Скучно…
И Арсений не удержался от улыбки:
– А почему вы сказали, что дело не терпит?
– Потому что в следующую минуту мне могла прийти в голову мысль занять свое свободное время чем-нибудь другим, и я оставил бы вас в покое, – любезно пояснил Дженкинс. – Теперь радуйтесь. Вы корабельный секретарь, а я, как всякий вырожденец, люблю раритеты. Вы меня заинтересовали, вы на свое счастье не оказались дурнем, и в результате вы приобрели полезного помощника. Предлагаю немедленно приступить к выработке тактики совместных действий…
Имея массу немного менее земной, планета Новый Тибет обладала чуть более разреженной атмосферой, но парциальное давление кислорода находилось в пределах нормы, не вынуждая туристов пользоваться дыхательными масками, если только не забираться слишком высоко в горы. А гор на Новом Тибете хватало с избытком. Из трех материков только один был населен достаточно густо по колониальным меркам – два других, где средние высоты превышали шесть тысяч метров, а снежные пики вздымались выше границы стратосферы, оставались практически безжизненными. Три-четыре поселения на узеньких прибрежных террасах с ограниченным плодородием – и все. Глубочайшие темные ущелья, где рычали на дне сердитые потоки, по своей негостеприимности не привлекали никого; к тому же они имели обыкновение внезапно превращаться в мышеловки, охотно принимая в себя губительные паводки, грохочущие камнепады и срывающиеся с обледенелых круч ревущие лавины.
Третий материк, самый маленький и также не лишенный горных систем, все же мог прокормить несколько миллионов человек и являл собой пример стабильно развивающейся аграрной колонии, не имеющей пока надобности в свирепых законах об иммиграции. Подавляющее большинство населения исповедовало буддизм и ламаизм, каждый пятый мужчина был монахом. Прибрежные общины жили преимущественно дарами моря. Кое-какие местные растения оказались съедобными и улучшились после столетней селекции. По обширным плоскогорьям кочевали стада завезенных с Земли яков и каких-то местных немаммальных копытных, годных в пищу. В горах водилась дичь. На прогретых солнцем склонах удавалось выращивать генетически модифицированный чай.
