Они возвращались домой, в ИРП, но еще долго было слышно, как на дубе хихикали уже две гракулы.
Альдо очень спешил. Он почти бежал в сторону от поселка, от огней, в темноту. Легкие судорожно расширялись, и сердце билось не в груди — во всем теле. Он привычно провел рукой у пояса — там, где крепилась маска, и не нашел ее. На секунду возникла мысль вернуться. Но впереди, совсем рядом, мелькнула отраженным светом чешуя черта, он потянулся к нему и упал. И еще успел подумать, что у ребят вечерний отдых сорван…
* * *
— Как и раньше, мы формируем группы здесь, на Земле. Они проверяют себя на совместимость, работая в экстремальных условиях, более жестких, чем на Марсе. Год практики на орбитальной станции — это сильная проверка. Лишние отторгаются. Там дружба без лукавства, уважение взаимно, ибо каждый из них — личность. И вдруг это ужасное несчастье, без смысла, без повода. Он вышел из лагеря ночью один, без маски. И погиб. Двадцать лет.
Представитель Совета наклонился к Сатону, поймал его взгляд.
— Мы посылали экспертов, доктор, и провели осторожную проверку. Психика у всех в абсолютной норме, иначе и быть не могло. Но создается впечатление, скорее — смутное ощущение, что там каждый сам по себе. И в этом смысле Совет считает неблагополучными девять колоний из десяти, действующих на Марсе. У нас нет фактов, но в этих случаях, вы знаете, Совету достаточно и сомнения. Если причина несчастья останется нераскрытой, Совет будет вынужден заменить группы. Это крайняя мера, но мы не можем рисковать.
— Альдо. Один из ребят Нури. — Сатон сгорбился, долго молчал. — Отозвать колониста досрочно… Кто решится на это?
— Совет поручил мне просить вашей помощи. Вы крупнейший психолог планеты. Руководитель Третьей Марсианской. Сейчас условия, конечно, изменились. Романтический период закончен, идут рабочие будни освоения Марса. Мы знаем, директору Института реставрации природы надлежит быть на Земле. Но… там более двухсот человек…
Представитель Совета подошел к раскрытому окну, рассеянно глянул вниз и отшатнулся. С высоты полукилометра домики центра ИРП казались не больше почтовых открыток, брошенных на зеленый ковер. Преодолев головокружение — башня ощутимо раскачивалась, — он повторил:
— Более двухсот. Наедине с планетой, которая каждый день задает загадки.
— Я ценю доверие Совета, — тихо произнес Сатон. — Но Альдо Джен… Новая формация. Воспитанники Нури и Ивана Иванова…
— Эти имена вызывают уважение.
— Я предлагаю кандидатуру Нури Метти. Он родился в Третьей Марсианской, знает Марс, если его можно знать, и сущность этих новых людей. Ему не нужно изучать их психологию. Он один из них.
* * *
Свободные от дежурств колонисты сидели на бетонном, забранном решеткой обводе шахты. Маленькое солнце висело под рефлектором на ажурной мачте, заливая шахту и площадку перед ней и черную зелень сосен бледным светом, придающим однотонность разноцветным комбинезонам и одинаковость лицам. С обостренным вниманием они разглядывали двух коренастых кругломорденьких чертей: Беленчук вывел их в освещенный круг.
— Прошу смотреть, ответственная встреча! — возгласил он. — Борьба без отдыха и компромиссов, без ничьей до результата, каковым признается первое сколупывание. Правила следующие. Запрещается применять отвертки, гаечные ключи, ножовки, напильники, а также хорошо известные из литературных источников деструкторы, бластеры, лайтинги…
— И фитинги, — подсказал кто-то.
— …За неимением таковых и из соображений гуманности. Разрешается взаимно пинаться, бросать через бедро, давать подножку, делать подсечку, выворачивать конечности…
— Щекотать.
— Вот именно. Щекотать тоже можно. Равно как умаривать смехом, пропускать через мясорубку, распинать на кресте, разрывать пасть и что еще, я не знаю.
— Толочь в ступе, — донеслось от шахты. — Четвертовать и третировать; испепелять взглядом, поносить противника и давить на психику.
— Благодарю за подсказку. Все неупомянутые приемы также относятся к категории разрешенных. Пусть толкут, поносят и давят. Итак, что мы имеем? С одной стороны известный каждому Мионий Большое Горло. Масса (Беленчук ухватил огромными ладонями Миония за голову, приподнял), гм, двадцать восемь килограммов. С другой стороны Анипа Барс Пустыни (та же процедура взвешивания с Анипой) на полкило больше, а может быть, и меньше. Уцелевшего ждет приз. — Беленчук достал откуда-то коробочку, открыл. Черти склонились над ней. — Видали? Здесь на полгода хватит. Побежденного тоже не обидим. Начали!
Черти сцепились, звякнув круглыми головами, посаженными на цилиндрические туловища. Они ходили по кругу, раскачиваясь и приседая.
Нури стоял в тени и слушал монотонный шум воздушной струи, вытекающей из шахты. Возня на площадке продолжалась уже минут двадцать, и никто из колонистов за это время не произнес ни слова. Черти, обнявшись, неуклюже топтали собственные тени.
— Глупо это, — тоскливо сказал Беленчук. — У нас такой набор превосходных развлечений…
Нури вглядывался в лица и находил знакомые. Они мало изменились, его ребята, вундеркинды и акселераты. Как они радовались утром его приезду. Каждый коснулся его плеча и своей груди против сердца: для них он всегда останется Воспитателем Нури.
Они знали о цели его приезда. Горькое недоумение — вот все, что услышал Нури.
— Альдо! Он был самый лучший.
Нури не скрыл раздражения:
— Укажи мне худшего.
— Не понимаю. — Собеседник растерянно улыбался. — Как это — худшего?
— Ну, если Альдо был самым лучшим, то должны быть те, кто хуже него?
— Не понимаю.
— Прости, — сказал тогда Нури. — Я задал глупый вопрос.
Старый черт, он отличался цветом чешуи, дал подножку молодому, навалился на него и ловко сколупнул с живота противника чешуйку. Беленчук облизал губы:
— Видели? Ну да, меня это тоже захватывает. Как и всех.
Он вошел в круг, разнял чертей и поднял над головой коробочку. Черти уставились на нее.
— Победил Анипа Барс Пустыни. А может быть, и Миопии Большое Горло, кто их, к черту, разберет. Но зато теперь можно сказать: он самый сильный среди здесь.
— Не среди здесь, — послышалась реплика, — а между тут.
— Верно. Победителю слава и приз. — Он вручил черту коробочку. — Побежденному утешение. — Он достал из кармана несколько чешуек и опустил их в протянутую горсть.
У шахты зашевелились. Люди тихо выходили из круга и скрывались в темноте. Черти застыли под рефлектором.
