— Василий Павлович, ведь мы же ныряли, когда учились, и глубже, — умоляюще сказала Светлана.
Кратов посмотрел на нее, потом на капитана, нахмурился и стал рыться в своей неразлучной сумке. Что он искал?
Василий Павлович достал из сумки инструкцию и начал сосредоточенно изучать таблицу декомпрессии. Что там изучать? Каждый из нас наизусть знал, сколько минут можно пробыть в акваланге на той или другой глубине и как следует потом подниматься, чтобы не заболеть кессонной болезнью.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Только будем строго придерживаться инструкции. Находиться на такой глубине следует не более пятнадцати минут и четыре минуты подниматься на поверхность…
— Почему пятнадцать? Можно и двадцать пять, — перебил его я, отлично помня таблицу.
— Потому что я так приказываю, — строго оборвал меня Кратов. — Ясно? Погружается Аристов, страхуют его Козырев и Смирнов.
Мишка и Борис вскочили и бросились к двери. А я мрачно посмотрел им вслед и сказал:
— Василий Павлович, я не могу страховать, у меня что-то голова болит…
Кратов внимательно посмотрел на меня и ответил:
— Хорошо, вторым страхующим назначается Борзунов.
Обрадованный Павлик побежал на палубу. Не знаю, чему они с Борисом так радовались. Если б нам разрешили нырять, а то страховать этого выскочку Аристова, который всегда успевает выхватить себе задание поинтереснее.
Честно говоря, голова у меня вовсе не болела. Отказался я просто от обиды: почему для такого ответственного погружения Василий Павлович выбрал не меня, а Аристова? И надо же мне было влезть со своими двадцатью пятью минутами! Конечно, он подумал, что я могу нарушить его приказ. Ну и пусть Мишка ныряет, а я лучше посмотрю, как он будет выглядеть на экране телевизора, чем скучать на палубе с сигнальным концом в руках…
Когда ребята приготовились, Василий Павлович не поленился сходить на палубу, чтобы проверить их снаряжение. А мы продолжали сидеть перед экраном и пристально рассматривали бугорок на дне. Я так пялился на него, что глаза заболели и начали слезиться.
Василий Павлович вернулся, в кают-компании погасили свет, и снова все придвинулись к телевизору. Несколько минут изображение не менялось. Потом щупальца анемона вдруг заколыхались сильнее, на песок легла тень, и в кадре появился Михаил, окруженный целой тучей воздушных пузырьков; По-моему, он нарочно выпускал их побольше, но это было красивое зрелище.
Аристов сразу направился к бугорку и начал разрывать песок руками. Мы все затаили дыхание и еще теснее сгрудились у экрана. Как назло, Михаил заслонил от нас своим телом бугорок. Василий Павлович заворчал и даже постучал пальцем по экрану, словно Аристов мог его услышать и подвинуться в сторону. Если бы я сейчас был там, на его месте!
Но вот он повернулся к аппарату, и все ахнули. В руках у него была настоящая, совершенно целая греческая амфора!
Мишка чувствовал себя, как на сцене Большого театра. Делая вид, будто совершенно забыл о нас всех, он рассматривал амфору, вертел ее перед носом, даже зачем-то заглядывал в горлышко. Потом он начал соскребать с неё наросшие водоросли. Тут уже Василий Павлович не выдержал и закричал на всю кают-компанию:
— Дайте ему сигнал немедленно подниматься! Что это еще за штучки!
В этот момент Михаил поднес амфору к самому объективу телевизора. Она заняла весь экран.
И все мы отчетливо увидели отпечатанное на глине изображение косматой головы Медузы Горгоны!
Древнегреческое судно найдено! Теперь никто уже не сомневался в этом.
Сразу забыв о телевизоре, мы все заторопились на палубу, чтобы своими глазами увидеть поскорее чудесную амфору, тысячи лет покоившуюся на дне в сумраке морских глубин. Михаил всплывал, держа ее перед собой на вытянутых руках. Она была большая, почти метровой высоты.
Драгоценную находку принял у него Борис Смирнов, стоявший по колено в воде на трапе, и осторожно передал Кратову.
— Несомненно, второй век до нашей эры, — бормотал он, вертя амфору в руках. — Но мастерская не боспорская. Как и тот осколок. И клеймо такое же. Но откуда же он плыл?
Как наш старик ухитрялся различать мастеров по качеству обожженной ими некогда глины и по ее составу — это всегда поражало нас. Но он в таких делах не ошибался.
Амфору бережно завернули в толстый слой ваты, и Василий Павлович сам отнес ее в свою каюту. Мы, конечно, все рвались немедленно, в воду. Но, как всегда, профессор быстро охладил наш пыл.
— При раскопках главное — строжайший порядок, — сказал он нам. — Это следует знать и студентам. Мы ведь не клады ищем, а изучаем жизнь и быт давно исчезнувших народов. Малейшая неточность при раскопках может привести к непоправимым последствиям. Это справедливо при работах на суше и стократ справедливее при раскопках под водой.
Вечером Василий Павлович созвал в кают-компании «большой военный совет», как он его назвал. Кроме всех нас, участников экспедиции, пришли капитан и гидроакустик. Заседали мы часа три и разработали подробный план подводных работ.
Прежде всего большой участок дна предстояло разбить на квадраты, натянув между колышками проволоку. Так всегда принято при раскопках, чтобы точно знать, в каком месте найдена та или иная вещь.
Работать мы должны были по двое. Пока первая пара находится на дне, вторая страхует ее, а третья отдыхает. При таком графике каждый из нас работал на дне по двадцать пять минут, затем час отдыхал перед следующим погружением.
В этот вечер мы долго не спали, сидели на баке и пели песни. Уже за полночь Василий Павлович прогнал нас, пригрозив отменить завтра погружения. Но и улегшись на палубе под звездами, мы все долго вертелись, перешептывались, девчата о чем-то хихикали.
А потом я сразу заснул. В десять утра мы все шестеро выстроились вдоль борта. Василий Павлович снова придирчиво проверил у каждого снаряжение. Потом первая пара — Михаил с Наташей — начала облачаться в гидрокостюмы. Это довольно неудобный наряд из резиновой рубашки и таких же брюк. Снизу под него надевается теплое шерстяное белье. По инструкции работать в таких костюмах полагается, если температура воды падает ниже шестнадцати градусов. Сегодня у дна, где нам предстояло работать, было семнадцать градусов. Но Василий Павлович все-таки настоял, чтобы мы напялили эти костюмы.
Михаил оделся первым и полез по трапу. Наташа увидела его неуклюжие движения и расхохоталась.
— Не смейся, у тебя вид не лучше, — утешала ее Светлана и, оглянувшись на Кратова, вызывающе добавила: — А я ни за что не надену такую уродину.
