Батарея в десинторе иссякла, и каменный дождь прекратился. Волоча ноги, Генрих подошел к свежему кургану, вогнал в рукоять новую обойму и, перекалибровав луч на минимальную толщину, выжег на самом крупном обломке:
ГЕНРИХ КАЛЬВАРСКИЙ
Больше здесь ему было делать нечего. Он доплелся до вертолета, зашвырнул в кабину десинтор и забрался сам.
Он задал автопилоту программу на возвращение и вытянулся прямо не полу кабины Прохлада и монотонное жужжание так и тянули его в сон, но у него было еще одно дело, последнее дело на Поллиоле, и он не позволял себе прикрыть глаза Иначе — он знал — ему не проснуться даже тогда, когда вертолет приземлится на поляне перед домом.
Когда он долетел, полянка, умытая недавним дождем, радостно зеленела еще не успевшей свернуться от зноя травой. Глупый доверчивый поллиот в шкуре единорога пасся там, где недавно алел подрамник со свежим холстом
В домике никого не было. Лист пергамента, на который они давно уже перестали обращать внимание, желтел на стене. Под надписью, сделанной лиловым фломастером, вилась изящная змей ка почерка его жены:
ЗАКАЗЫВАЙТЕ НА НОЧЬ ЗВЕЗДЫ ЮЖНОГО ПОЛУШАРИЯ1
Места под надписью больше не оставалось.
Генрих упрямо вернулся к вертолету, достал десинтор и прямо на стене тем же узким лучом, что и на камне, стал писать:
НЕ ОХОТЬСЯ! НЕ ОХОТЬСЯ! НЕ ОХОТЬСЯ!
И еще раз.
И еще.
И еще…
КИР БУЛЫЧЕВ
Закон для дракона[2]
…Вся Африка наполнена слонами, львами, барсами, верблюдами, обезьянами, змиями, драконами, страусами, казуриями и многими другими лютыми зверьями, которые не только проезжим, но и жителям самим наскучили.
Иван Стафенгаген.
“География”,
С.Петербург, 1753 год.
Павлыш проснулся за десять секунд до того, как по внутренней связи его вызвали на мостик. Проснулся, потому что работали вспомогательные двигатели. Если не жить долгие месяцы внутри громадного волчка, который стремительно ввинчивается в пустоту, почти неуловимый гул вспомогательных двигателей не вызовет тревоги. Но еще не зная, что произошло, Павлыш сел на койке и, не открывая глаз, прислушался. А через десять секунд щелкнул динамик и голос капитана произнес:
— Павлыш, поднимитесь ко мне.
Капитан сказал это сухо, быстро, словно был занят чем-то совсем иным, когда рука протянулась к кнопке вызова. Капитан оторвался от своих дел ровно настолько, чтобы сказать четыре слова.
Снова щелчок. Тихо. Лишь настырно, тревожно, как еле слышная пожарная сирена, гудят вспомогательные двигатели, корабль меняет курс.
В штурманском углу мостика горел свет. Глеб Бауэр раскрыл звездный атлас, придавив им ворох навигационных карт. Капитан стоял у пульта и курил, слушая по связи старшего механика. Потом сказал:
— Надо сделать так, чтобы хватило. Мы не можем задерживаться.
— Привет, доктор, — сказал Глеб.
Павлыш заглянул ему через плечо, разглядывая объемный снимок планеты на странице звездного атласа. Сквозь завихрения циклонов на снимке проглядывали зеленые и голубые пятна.
— Что случилось? — спросил он тихо, чтобы не отвлекать капитана.
— Берем больного. Срочный вызов, — ответил Бауэр.
Капитан набирал на пульте данные, которые передали механики.
— Должно получиться, — сказал он наконец.
Он отошел от пульта и показал Павлышу на потертое “капитанское” кресло, в котором сам никогда не сидел, но, как хозяин, всегда предлагал посетителям. “Попасть в кресло” означало серьезный и не всегда приятный разговор.
— Садитесь и прочтите, что мы от них получили. Немного, правда, но вы поймете.
Павлыш принялся читать голубые ленты гравиграмм.
“База-14 космическому кораблю “Сегежа”. Срочно.
Станция на Клерене запрашивает медицинскую помощь. Кроме вас в секторе никого нет. Сообщите возможности”.
Вторая гравиграмма:
“База-14 космическому кораблю “Сегежа”. Срочно.
Ваш запрос сообщаем. Связь с Клереной неустойчива. Подробности неизвестны. Даем позывные станции. Если не сможете оказать помощь своими силами, информируйте базу”.
Третьей шла гравиграмма с Клерены.
“Рады, что вышли на связь. Есть пострадавшие. Врач тяжелом состоянии. Желательна эвакуация. На станции спасательный катер. Можем встретить орбите”.
В следующей гравиграмме Клерена сообщала данные для корабля о месте и времени встречи, затем шел текст, имевший прямое отношение к Павлышу:
“Ваш запрос состоянии остальных пострадавших сообщаем: справимся своими силами. Предложение прислать врача принимаем благодарностью. Работаем сложной обстановке. Доклад пришлем катером”.
Капитан увидел, что Павлыш дочитывает последний листок.
— Извините, — сказал он, — что не разбудили сразу. Решили, что не откажетесь. Подарили полчаса сна — царский подарок.
Павлыш кивнул.
— Но, впрочем, отказаться не поздно…
— Если сомневаешься, — вмешался Бауэр, — я с удовольствием тебя заменю. Я даже больше похож на доктора. Для этой роли ты выглядишь слишком легкомысленно.
— Когда рандеву с катером? — спросил Павлыш.
— Сегодня вечером. В двадцать два.
— А характер ранений доктора… и что там за сложности?
— Через полчаса снова выйдем на связь. Милош справится здесь без тебя?
— Он летом проходил переподготовку. К тому же здесь хорошая аппаратура и связь с базой — всегда можно получить консультацию.
— Я так и думал, — сказал капитан с облегчением.
— Сколько я там пробуду? — спросил Павлыш.
— Месяца два, — сказал капитан. — Если будет плохо, придется сворачивать станцию.
Как только сообщили, что катер поднялся с планеты, Павлыш поспешил к переходнику. На то, чтобы выгрузить раненного и взять Павлыша, было шесть минут. Бауэр шел сзади, катил контейнер с медикаментами и вещами, нужными на станции, и вслух завидовал. Следом вышагивал Милош и повторял, как урок: “Второй ящик слева, в правом углу…”. Он не столько опасался, что забыл, как лечить, страшнее было забыть, где что лежит.
— Он тебе поможет, если что, — сказал Павлыш, не оборачиваясь.
— Кто?
— Твой пациент. Он же медик.
…Когда люк отошел в сторону и два человека в потертых, голубых когда-то комбинезонах вкатили носилки, Павлыш с первого взгляда понял, что этот пациент еще не скоро начнет подсказывать Милошу, как его лечить.
В белой массе бинтов была широкая щель — глаза, и узкая щель — рот. Глаза были открыты и застыли, будто в испуге. Павлыш провел над ними ладонью — показалось, что человек мертв. Но узкая щель в бинтах дрогнула, человек заметил жест Павлыша.
