— А мне, увы, это известно, — проговорил офицер серьезным тоном. Подойдя к столу, он осветил его фонарем и, почти как Вегенер, обнюхал конвертик. А потом распрямился, повернулся, вышел из комнаты и подошел к директору, попросив его отойти в сторонку.
— Интересно, что здесь происходит, — проговорил Алекс, как только они с Вегенером вышли из комнаты.
— Похоже, нашего уважаемого директора, — пояснил шедший за ними Деккер, — сейчас арестуют за хранение наркотиков…
Алекс повернулся на месте:
— Что?
— Я ничуть не удивлен, — продолжил Деккер, включая в разговор Катарину и Такэо. — Правление уже подозревало это. Однако доказательств не было. — Он посмотрел в сторону офицера, который весьма сухо общался с директором. — До сегодняшнего дня.
Полицейский вместе с директором направились к выходу. Алекс и все остальные последовали за ними, держась на почтительном расстоянии.
— Не слишком хорошая реклама для «Фермилаб», — прошептал Алекс.
— Естественно, — негромко согласился Деккер.
Оказавшись под лучами солнца, Алекс увидел, что офицер усаживает директора в полицейскую машину.
— И что теперь будет с «Фермилаб»? — спросила Катарина.
— Полагаю, правление заменит директора, — предположил Деккер, не сводя глаз с полицейской машины. — Скорее всего, директором стану я… Только не знаю, будем ли мы теперь менять магниты. Маршальский жезл перешел к ЦЕРН.
Повернувшись, он улыбнулся Алексу и Катарине.
— Но уверяю вас, я добьюсь того, чтобы БАК и Теватрон никогда не включали одновременно.
— Чудесно, — воскликнула Катарина. — Интересно, все ли целы?
— Думаю, все, — ответил Такэо.
Однако тревога еще не оставила Алекса.
— Не знаю, — проговорил он, как бы размышляя вслух. — Не могу утверждать точно, насколько велика вероятность афтершоков[8].
— Дальнейшее пребывание здесь бесполезно, — внезапно сказал Такэо, поворачиваясь к Алексу. — Лучше вернуться за наш раскладной столик.
— Сейчас? И вы способны после всего пережитого сесть за шахматы?!
— Если вас тревожат афтершоки, можно взять утяжеленный набор фигур.
— Давайте как-нибудь в другой раз…
Такэо кивнул Алексу, а потом Катарине и направился в сторону автомобиля.
Катарина наклонилась к Вегенеру и взъерошила его шерсть.
— Ну что ж, теперь я вижу: такая специальность, как судебный сейсмолог, все-таки существует! — Распрямившись, она засмеялась.
— Что-что? — переспросил Алекс.
— Я просто подумала, — Катарина прикусила губу, — что Вегенер прекрасно подходит под твое определение хорошего сейсмолога.
— Как так?
— Избавив всех от директора, — Катарина лукаво улыбнулась, — Вегенер действительно предотвратил крупное землетрясение.
Алекс посмотрел на пса — уже как на конкурента.
— Итак, твой пес уже сейсмолог, — решительно повела рукой Катарина. — И что же? — Она тронула Алекса за плечо. — Только я сомневаюсь, как сказал бы Такэо, в том, что он умеет играть в шахматы… Ты понял намек?
На мгновение Алекс застыл в недоумении. А потом улыбнулся, осознав, что превратился в такого же фаната, как Такэо.
— Да, — ответил он. — Как будто понял.
А потом нагнулся и почесал Вегенера между ушей.
Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ
© Carl Frederick. Howl of the Seismologist. 2010. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Analog» в 2010 году.
Иллюстрация Николая ПАНИНА
Едва проснувшись, я ощутила зуд и, еще не открыв глаз, принялась чесать лицо.
О нет! Окончательно придя в себя, я сжала кисть в кулак. Это уже выработанный рефлекс, для достижения которого я так долго тренировалась. Если тереть кожу кулаком — меньше шансов развязать гистаминовые соединения[9] и расцарапать открытые участки нежной кожи, возбудив все эти ужасные вторичные инфекции.
Я села и сжала в кулак другую руку. Да, чесалось. Все тело. Но сыпи не было. Чудо из чудес — оглядев себя, я убедилась, что кожа гладкая и розовая. Там, где я начала было чесать, остались слабые следы, но не более.
Да что ж такое?
Пока я занималась самоисследованием, зуд усилился. Он распространялся. Во рту. В ушах. В… ну, неважно. Достаточно сказать, что без видимых причин взбунтовались все мои слизистые.
За неимением других идей я встала. Чай, сказала я себе. Ромашковый. Или белый. Белый чай обладает успокаивающим эффектом и не способен мне навредить. Мне поставляет его парень из Шри-Ланки, который выращивает его без всяких там пестицидов. И упаковывает в простую вощеную бумагу и жестяные банки. Никакого тебе пластика, красителей или консервантов. Упаковка без всяких излишеств — чернила, шеллак[10], ну, и еще что-то.
Я осторожно пробиралась на цыпочках по дому, стараясь не касаться руками кожи. Однако в результате зуд разыгрался вновь — на этот раз на подушечках пальцев ног. Не удержавшись, я закружилась в суфийском танце по служившему ковром грубому черному ворсу: и из-за трения кожи о жесткие волоски покалывающее жжение переросло в явное раздражение.
Прохладная керамическая плитка, покрывающая пол кухни, несколько уняла его, но факт оставался фактом: у меня возникла аллергическая реакция. На что? В доме — ни нитки нейлона. Пластика нет и в помине. Никаких красок, никаких запахов. Никакой синтетики вообще. В этом-то и заключается соль биома[11]: все полностью органическое и привычное мне, по крайней мере моей иммунной системе.
Я нервно осмотрела пальцы: высыпания у меня перво-наперво появляются на руках. Сначала вылезают мерзкие красные прыщички, которые врачи называют крапивницей. Затем пальцы превращаются в короткие розовые сосиски. И губы тоже. Я начинаю смахивать на представительницу тех африканских племен, что прокалывают и расплющивают губы — вот только никакие глиняные блюдца мне для этого не требуются. Только отек. Старая добрая матушка-природа. А если становится хуже — что ж, тогда у меня закупоривается горло. Или я просто вырубаюсь. Куда подевались мои шприцы с адреналином?
Я протянула руку, ухватилась за край ящичка ближайшей кухонной стойки и почувствовала, как пальцы скользнули по полудюжине маленьких твердых шишечек. Типа шрифта Брайля для слепых, только покрупнее.
Тогда я заглянула вниз. Какая-то странная сыпь: шишечки выглядели причудливо прозрачными и хрупкими, а не маленькими, жесткими и красными. Да неважно. Они усеивали шкафы, стены, потолок.
