И замер.
В капкане лежал маленький человечек.
Уломат работал на кошкосборочном заводе, собирал различные модели кошек. Брал готовую тушку, приготовленную кем-то на другом конвейере, прикреплял лапы, хвост, обтягивал шкуркой, вставлял глазки. Потом осторожно вдувал в нос Жизненную Силу.
Особенно ему нравилось собирать дымчатых зверьков. Кофейно-серые, с голубыми глазами, они всегда благодарно ластились к нему, прежде чем покинуть сборочный цех.
Брака Уломат не допускал: с него хватило кошечки, которую он собрал, будучи учеником. И хотя собирал как положено, по инструкции, левой задней лапки у кошечки почему-то не оказалось. Мало того: Уломат не смог найти технологический проём под ножку, а вставлять в какое-нибудь другое отверстие постеснялся.
Теперь эта кошечка прыгала по квартире Уломата, забираясь на шкафы и диваны. Особенно она любила сидеть на карнизе, повернувшись правым боком: так хромота не была видна никому, даже стеблеглазым.
Уломат постоянно порывался переделать кошечку — с учетом нынешнего профессионального опыта — и неоднократно подступал к ней с биосверлом и четвёртой лапкой, намереваясь пробурить отверстие и вставить-таки лапку на место, но кошечка всякий раз спасалась бегством, нещадно царапаясь при этом. По всему было видно, что она считает число «три» священным, и не променяет ни на какое другое.
И Уломат отступил. Он лишь поклялся, что больше никогда в жизни не допустит брака, и обещанию своему следовал свято.
Вот и сейчас, вдохнув в нос очередной кошечке Жизненную Силу, Уломат поставил её на конвейер. Кошечка слабо мяукнула, потёрлась об Уломатову ладонь, и, подняв хвост, резво побежала по ленте конвейера, уходящего на склад готовой продукции. Там её покормят — возможно, даже мышами, во всяком случае, мышиной массой — и упакуют для продажи.
Мышей собирали в соседнем цеху, и уж там-то брак случался неизбежно: мышей собирали автоматы. Столь ширпотребовскую продукцию можно было доверить и автосборщикам. Тем более что в основном мыши предназначались для внутреннего использования на комбинате. Живыми натаскивали бойцовых котов и кошек-мышеловок, бракованными кормили выпускаемых здесь же обычных деко— и дикоративных кошек, а уж совсем ни на что не похожих и никуда не годных (а что может поточная линия? Да у неё чуть не 50 % брака!) перерабатывали на мышиную массу. Она частично шла на продажу в виде консервов в жестяных баночках, а частично складировалась, для собственного потребления кошачьим цехом в периоды затоваривания, когда спрос на кошек необъяснимым образом падал, и их скапливалось несусветное количество. Гвалт и мяв стояли такие, что без шумоподавляющих наушников находиться на складе было попросту небезопасно.
Уломат попробовал как-то войти внутрь — сборку кошек тогда приостановили и всех рабочих бросили на упорядочивание склада — и чуть не оглох. Хорошо, сосед помог: успел вовремя нахлобучить на голову защитный шлем, спасибо ему!
Прозвучал свисток, сигнализирующий об окончании рабочего дня, и Уломат с наслаждением разогнул натруженную спину и облизал распухшие губы: им столько приходилось передавать кошкам Жизненной Силы, что к концу смены они заметно уставали. А ещё и жёсткие кошачьи усы царапались. Но ничего: впереди два выходных, так что Жизненная Сила успеет восстановиться.
Уломат втиснулся в переполненный трамвай. Трамвай глухо заворчал, но сделал глубокий вдох и немного расширился. Это был старый заслуженный трамвай, он постоянно возил рабочих со смены и понимал, как важно уставшему человеку вовремя попасть домой, и погрузиться в нирвану, пока не отключили горячую воду.
«Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как его сняли с грядки?» — подумал Уломат о трамвае. Но черешок давно отвалился, и узнать о возрасте трамвая стало невозможно.
Перед трамваем змеились рельсы девятого маршрута, уволакивая его знакомой дорогой. Позади трамвая рельс не было: они были совсем молоденькими, и на всю длину маршрута не хватало, поэтому им приходилось постоянно переползать с места на место.
За окном проплывали привычные пейзажи: малиновое небо с дырками для птиц, синяя трава, по которой ходили, звонко перемычиваясь, травокосилки. До ночи было далеко, и птицы не сидели на местах, а усиленно добывали себе пропитание.
Уломат думал о том, что завтра намечается хороший день: всей компанией они договорились ехать на пикничок, с шашлыками и пивом, будут девочки…
Но к радостному предвкушению примешивалась и тревога: места там были не очень спокойные… Уломат вспомнил, как в прошлом году, приблизительно в той же местности, его двоюродный брат Трутан был зверски искусан дикими видеомагнитофонами…
Низкие свинцовые облака, несмотря на свою тяжесть, быстро неслись по небу, утюжа прижимающуюся к земле чахлую растительность.
Хоак Гвин выбросил на поверхность последнюю на сегодня лопату земли и остановился, вытирая пот. Яма получилась очень хорошей, и умиротворённость охватила всё его существо. Значит, нынешняя работа угодна богам.
Он вылез на край, прихлопал свежевыброшенную землю и осмотрелся по сторонам. Некоторые из соседей ещё работали: мелькали лопаты, вылетали на поверхность кучечки земли. Другие уже стояли, отдыхая, или сидели на корточках вблизи своих Ям.
Хоак Гвин не торопился вылезать: он ещё раз осмотрел внутренность Ямы. В некоторых местах поверхность успела остекловаться, в других стеклянная корочка даже стала разрушаться, и сквозь неё прорастали густые пушистые иглы длинных монокристаллов. Чуть пониже чередовались тонкие красные, жёлтые и оранжевые слои, левее них проглядывало плотное, твёрдое — не оцарапаешь когтем — синевато-зелёное ядро, дальше шла бело-чёрная крапинка, низ весь отливал чёрно-красным. Наверху же вся выброшенная почва была однотонного серого цвета, рассыпающаяся под пальцами, если сильно сжать, лёгкой золотой пылью.
Всё как будто было в порядке, но сказать, почему он так решил, Хоак Гвин бы не смог. И как должно быть — тоже не знал. И что означают все эти слои, полоски, крапинки, ядра и их цвета. Ему просто показалось, что всё сделано правильно, и, опершись о лопату, он вылез из Ямы привычным движением, доведённым до автоматизма за многие-многие дни, проведенные здесь. Подошёл сосед, Поап Таш.
— Много вырыл? — поинтересовался он. Обычный, стандартный вопрос, вроде «Как поживаете?» или же «Не правда ли, хорошая погода сегодня?»
— Как обычно, — пожал плечами Хоак Гвин и опёрся о лопату всеми четырьмя руками.
