— Мне тоже.
— Я попробую потихоньку.
Широков стал медленно поднимать руку. Сердце ответило ускорением биения, но все же ничего страшного не случилось.
— Спокойно, Петя! Не торопись!
Сосуд был легок для здорового человека, но Широков с тревогой думал об усилии, которое придется сделать, чтобы опрокинуть его на пол. Пройдет ли это движение безнаказанно?.
И вдруг они услышали тихий мелодичный звук, пронесшийся по комнате, а вслед за ним отчетливый голос Синьга:
— Вы проснулись? Можно мне зайти к вам?
— Поскорее! — как мог громко ответил Широков, осторожно опуская руку.
— Мы вас давно ждем, — сказал, в свою очередь, Синяев.
Они не знали, услышит ли Синьг их шепот.
Но каллистянин услышал. Очевидно, комнаты в доме соединялись какими-то акустическими аппаратами, до сих пор неизвестными для Широкова и Синяева. Почти сразу же он вошел к ним.
Еще с порога, окинув обоих внимательным взглядом, Синьг, по-видимому, понял, что случилось что-то неладное.
— Что с вами? — спросил он, явно взволновавшись.
— Нам очень плохо, Синьг, — ответил Широков. — Кажется, мы серьезно заболели.
— Находимся на грани преждевременной смерти, — прибавил Синяев, после прихода Синьга сразу пришедший в обычное настроение.
— Я сейчас вернусь, — и, сказав эти слова, каллистянин исчез.
— Ну, уж теперь они за нас возьмутся, — улыбаясь сказал Синяев. — Проявят свою любовь к нам в полном объеме.
— Как он с нами говорил? — спросил Широков. Даже в том состоянии, в каком он находился, он не мог не обратить внимание на новое для них применение каллистянской техники.
— Вероятно, привел в действие какой-то аппарат. Мало ли их на Каллисто! Но раньше он нас не слышал — это очевидно. Иначе давно бы пришел.
Синьг вернулся очень скоро.
— Сейчас прилетят Гесьянь и Бьиньг, — сказал он. — Не беспокойтесь ни о чем. Все будет в порядке. Погодите! — прибавил он, видя, что Широков собирается рассказать ему о их самочувствии. — Не говорите сейчас. Лучше помолчите.
— Говорить нам не трудно. Но только тихо. Трудно двигаться. Шалит сердце.
— Лежите совсем спокойно.
— Мы вынуждены это делать. Мы давно не спим, Синьг. Мы ждали вас, а вы не приходили. Я собирался сбросить сосуд с нариди на пол и этим привлечь ваше внимание. Но как раз в этот момент вы подали голос.
— Разве вы не знали? — Синьг показал на крохотный выступ на ножке восьмигранного столика. — Надо нажать вот здесь, и вступит в действие связь между всеми комнатами дома.
— Мы этого не знали. И я был уверен, что вы не придете, пока мы не позовем. Как же это случилось, — улыбнулся Широков, — что вы решились нас потревожить?
— Меня заставила Дьеньи.
— Видишь! — по-русски сказал Синяев. — А ты мне не хочешь верить.
Широков почувствовал приятное волнение. Сердце забилось чаще, но совсем не так, как раньше. В одну секунду ему стала ясной истина, о которой он думал и раньше, стараясь уяснить себе внутренний мир каллистян. Их чуткость, примеров которой он так много видел, неизбежно должна была усилить в них то шестое чувство, бессознательный, но безошибочный инстинкт, помогающий человеку почувствовать беду, грозившую близкому человеку. И если, как сказал Синяев, Дьеньи любила Широкова, то не было ничего удивительного в том, что она почувствовала угрожающую ему опасность.
— Дьеньи здесь? — спросил он.
— Нет, — ответил Синьг, — ее здесь нет. Она связалась со мной по экрану и попросила зайти к вам. Ей показалось, что с вами что-то случилось.
«Я угадал правильно, — подумал Широков. — И Георгий прав. Как это хорошо!».
— Каллистянская медицина верит в предчувствия? — спросил Синяев.
— Смотря какие. Предчувствия очень часто обманывают. Они зависят от состояния нервной системы и от других причин. Но, когда каллистянка испытывает такое чувство, как Дьеньи в данном случае, оно редко бывает ложным.
— Почему?
Широков понял, что еще немного — и его друг добьется от Синьга того ответа, в котором он сам был уже уверен, но почему-то не хотел услышать от каллистянского врача.
— Ваша наука знает, откуда возникают такие предчувствия? — спросил он, не давая Синьгу времени ответить Синяеву.
— Пока только нащупывает пути к этому вопросу. Но факт не подлежит никакому сомнению. Девушки очень чувствительны ко всему, что касается тех, кого они любят.
— Слово произнесено! — по-русски сказал Синяев.
Прилет Гесьяня и Бьиньга выручил Широкова.
Оба врача вошли в комнату, даже не спросив разрешения.
— Ну вот и исполнилось ваше желание, — сказал Широков, улыбнувшись Гесьяню, которого он всегда был рад видеть. — Вы хотели, чтобы я заболел. Сделано!
— Если бы это было так, — вздохнул каллистянин. — К сожалению, дело обстоит иначе. Ваше сегодняшнее заболевание не имеет и не может иметь никакой связи со вчерашним.
— Вы же меня еще и не осматривали, — удивился Широков. — Откуда же вы можете это знать?
Бьиньг устанавливал на столике, у постели Широкова, какой-то аппарат. Другой, точно такой же, Гесьянь поставил возле Синяева.
— Раз вы вчера чувствовали себя нормально, — все тем же ворчливым и как будто недовольным тоном ответил за Гесьяня Бьиньг, — то значит, сегодняшнее не связано со вчерашним. Астрономические обсерватории, — добавил он, — отметили резкое усиление активности Рельоса. Я опасаюсь, не с этим ли связана ваша внезапная болезнь. Что вы чувствуете?
Широков подробно рассказал обо всех симптомах болезни.
— Ваш друг чувствует то же?
— Да.
— Лишнее доказательство, что связи со вчерашним нет. Синьг утверждает, что ваше сердце ничем не отличается от нашего. Посмотрим, в чем дело!
Аппарат чуть слышно загудел. Точно невидимый шмель полетел по комнате. Широков видел, как на передней панели засветился маленький экран. Было нетрудно догадаться, что это такое.
Бьиньг достал небольшой диск, ничем не соединенный с аппаратом, и положил его на грудь Широкова.
— Если вам нужно сердце, то не забудьте, что оно у нас находится с левой стороны.
Бьиньг переложил диск.
— Я забыл об этом, — сказал он.
На экране замелькали линии.
— Пошевелите рукой, — приказал Бьиньг.
Широков повиновался и почувствовал, как судорожными рывками забилось его сердце. Линии резко участились.
— Замрите! — явно испуганно воскликнул Бьиньг. — Не шевелитесь!
Он повернулся к Гесьяню, очевидно проделавшему ту же операцию с Синяевым, и оба врача обменялись короткими фразами, произнесенными столь быстро, что ни Широков, ни Синяев ничего не смогли понять.
