Мейлин не поняла. Похоже, мальчик упрощает кражу из магазина – а это почти невозможно.
Мальчик снова на мгновение взглянул Мейлин в глаза и коротко улыбнулся; улыбка казалась натянутой, болезненной, но тем не менее дружеской: похоже, для него посмотреть кому-то в глаза – почти героический поступок.
– Матушка должна верить Ма Имину.
Это имя можно было истолковать как «единственная подлинная лошадь», где «ма», или «лошадь», традиционно символизирует большую силу. Шанхайцы особенно любят положительные, утвердительные имена, носитель которых считается уверенным в себе и преуспевающим, выделяющимся из толпы, героем, не знающим преград. Мейлин это показалось иронией.
– Хорошо… Имин, – ответила она. По крайней мере эта часть имени означала «люди, народ». Снова ирония? – Я тебе верю, – добавила она и тут же поняла, что сказала правду.
Маленький Сяоен тихо захныкал, когда его отняли от груди, потому что Мейлин решила, что он наелся. Но когда она переодевала ребенка, тот не плакал. Потом сама Мейлин спряталась в соседней нише, чтобы переодеться. Тем временем Имин занялся ее рваной старой одеждой. Но зачем? Они ведь все равно ее бросят.
Скрепляя застежки, уверенная, что все это плохо кончится, Мейлин нервно выглядывала из-за занавески. И конечно, когда она вышла, одетая в новый накрахмаленный костюм няни, один из продавцов посмотрел на нее и направился к ней.
– Эй ты, я тебя не видел…
В этот миг, когда сердце у Мейлин отчаянно заколотилось, с другой стороны магазина донесся грохот. Рослый широкоплечий мужчина – уборщик – пятился от манекена, защищаясь шваброй, а манекен шипел и пищал, размахивая пластиковыми руками, и бросал в уборщика свитера, брюки и рубашки. Все продавцы побежали туда… а маленький мальчик-аутист сказал:
– Матушка переоделась. Теперь новое лицо.
Он вывел Мейлин через черный ход, и они оказались в узкой щели между магазином и улицей; с улицы их не было видно. Мальчик знаком попросил ее нагнуться. Достав какую-то ручку, мальчик левой рукой схватил Мейлин за шею – эта рука оказалась невероятно сильной – и нанес несколько быстрых штрихов. А когда отпустил, Мейлин отпрянула со вздохом, в котором смешались гнев и оскорбленная гордость.
– Как ты смеешь… – начала она. И осеклась, увидев свое лицо в зеркале кабинки для переодевания. Он провел всего с десяток линий. Впечатление от них складывалось странное и шутовское – если смотреть в упор. Но кто на улице так глазеет на людей? Когда Мейлин самую чуточку отвела взгляд, произошла чудесная перемена. Она увидела женщину лет на двадцать старше, с худыми щеками и низким лбом… с торчащим подбородком, курносым носом и близко посаженными глазами.
– Запись лица не узнают. – Мальчик одобрительно кивнул и протянул ей руку. – Следующая остановка – безопасное укрытие для матушки.
После еще часа блужданий из здания в здание по мостикам на уровне верхних этажей, по складам, мастерским и университетским аудиториям они оказались там, куда Мейлин всегда мечтала попасть, собственными глазами увидеть здешние чудеса.
– Оно… великолепно, – вздохнула она, поворачивая слинг с Сяоеном, чтобы тот тоже увидел. Ребенок перестал хныкать и посмотрел на вход в удивительный мир, границами которого служило только воображение.
Прямо перед ними на другой стороне широкой площади возвышался Шанхайский университет Диснея и Царя Обезьян – искусственная гора с пещерами и крепостями, со сказочными зверями и невозможными лесами, вечно окутанными загадочным ароматным туманом. Только в этом месте можно было увидеть любые фантастические картины, какие встретишь лишь в диких слоях вир-пространства, но здесь все это было осязаемо, как камень! Смесь каприза и прочности, которая могла существовать только на перекрестке искусства, науки, инженерного дела и астрономических денежных сумм.
Прямо впереди, всего в ста метрах, виднелись знаменитые ворота (в них мечтал войти каждый) из мерцающего виридиума, над которыми прихорашивались и принимали театральные позы гигантские голомеханические герои. Мейлин узнала Белоснежку, Покахонтес и прекрасную принцессу Чен. Был здесь и мудрый старик Сюаньцзян, которого в эпическом путешествии на запад сопровождали чудесный Чжу Бацзе и его братья, три маленьких поросенка. Над вершиной кругами весело вились в танце летающий слон, хлопающий ушами, и удивительная драконолошадь. Ниже сказочный мальчик Ма Лян махал волшебной кисточкой, заставляя оживать рисунки!
А всеобщий любимец Сунь Укун, сам Царь Обезьян, скакал вверх и вниз по башне, украшенной флагами, яркими и невероятно длинными; Царь Обезьян играл среди этих полотнищ в прятки с неуклюжим Кинг-Конгом.
Все эти знакомые фигуры украшали многоэтажные крепости. Но самой большой, центральной фигурой над входом было изображение удивительного дружелюбного существа с круглыми черными ушами и победительной уверенной улыбкой. По обе стороны от него стояли настоящие статуи двух мечтателей, подаривших миру столько чудес: дядюшки Уолта и ученого У. Эта пара – один в старомодном западном костюме, другой в одеянии времен династии Мин, – казалось, смотрела прямо на Мейлин, манила ее, улыбалась ей, приветственно разведя руки.
Сяоен радостно загукал, и Мейлин почувствовала, что ее словно тянет вперед… однако обширная площадь, забетонированная и вымощенная разноцветной плиткой, казалась устрашающе открытой: все на виду. Ни за одним местом на Земле не наблюдало больше камер.
Конечно, за площадью наблюдают.
Но тут ее снова потянули за руку.
На этот раз Имин ничего не сказал. Его настойчивость и так была понятна. Если они собираются перейти площадь, то нужно поторопиться. Сделать это немедленно.
Они направились прямо к воротам; ощущение опасности у Мейлин крепло. Внезапно ее новая одежда и дурачащий ир грим стали казаться никуда не годными, особенно потому, что рядом было очень мало людей.
– Где все? – вслух удивилась Мейлин, главным образом для того, чтобы услышать хоть чей-то голос. – Я знаю, что сегодня выходной. Должно быть много туристов, детей, посетителей…
Действительно, из подземной станции метро или с парковки выходили и входили туда всего несколько сотен человек. Такое немноголюдье в разгар дня казалось подозрительным. А кажется, будто прошло много дней с тех пор, как я спала в доме на нашем участке. Честно говоря, ей не хватало одиночества, постоянного плеска волн Хуанпу о гниющие бревна ее дома.
– Все внутри, – объяснил Имин. – Больше двух третей нормлюдей. Двенадцать миллиардов триста сорок два миллиона глаз передают изображения в двенадцать миллиардов триста сорок два миллиона полушарий мозга, заключенных в половине такого количества черепов. – Он замолчал, переводя дух. – Все смотрят на космические камни, сотрясающие космос. Все хотят жить вечно. Даже коббли хотят знать.
