Юрий Брайдер - Гражданин Преисподней. Дисбат

Надо сказать, что за краткий срок пребывания в высоких начальниках Мартынов зарекомендовал себя с самой положительной стороны. Никаких эксцессов, а тем более чрезвычайных происшествий допущено не было. В загородную гостиницу, где проживали спортсмены, мышь не могла проскользнуть, не то что террорист или проститутка. Билеты на соревнования распространялись исключительно по спискам, утвержденным горкомом партии и комитетом госбезопасности.

Кроме того, в специально построенной по такому случаю суперкомфортабельной сауне Мартынов успел лично отпарить все руководство управления. А уж парить-то он умел!

Когда пришло время подводить итоги, то есть, по меткому выражению одного милицейского шутника, награждать непричастных и наказывать невиновных, Мартынов сумел сохранить высокое положение да вдобавок со своей эфемерной должности переместился на вполне солидный пост заместителя начальника отдела по службе. Это был поистине уникальный случай – старший лейтенант занял полковничье кресло.

Ясное дело, что без поддержки духа-покровителя здесь не обошлось.

Вот и все, что Синяков знал из чужих уст о карьере бывшего однокурсника.

Район, в котором Мартынов назначил Синякову встречу, находился на самой окраине города и назывался соответственно – Окопище. Среди новеньких высоток кое-где еще торчали деревенские избы. Наверное, здесь было приятно просыпаться по утрам, вместо автомобильного гула внимая пению петухов и лаю собак.

Дверь открыл сам Мартынов, облаченный в домашний халат и тапочки. Если он и изменился за эти годы, так только в лучшую сторону – стал суше, стройнее, импозантнее. Обильные прыщи исчезли, дурь, вечно туманившая взор, сменилась типично жандармской проницательностью (в нехудшем смысле этого слова), а пряди благородной седины очень украсили шевелюру.

После того как они обменялись рукопожатиями, Синяков поинтересовался:

– Так ты где живешь, здесь или там?

– Там живу, здесь отдыхаю, – туманно ответил Мартынов. – Проходи на кухню.

Стол был уже заранее накрыт – коньяк местного разлива, минеральная вода, стандартные деликатесы из тех, что сейчас, слава богу, можно свободно купить почти в любом магазине.

– Я спиртного практически не употребляю, – признался Мартынов, – но ради такого случая придется сделать исключение.

– Я тоже, знаешь ли, не очень… – замялся Синяков, после суда давший себе зарок не пить попусту.

– Рассказывай! – ухмыльнулся Мартынов. – Попахивает от тебя перегарчиком. И рожа помятая. Про костюмчик я уже и не говорю… Бомжуешь?

– Ты что! – возмутился Синяков. – Я сына приехал навестить. Он здесь срочную служит.

– В каких войсках? – Мартынов уже выпил и сейчас разделывал на своей тарелке огромного, как лапоть, рака, при более внимательном рассмотрении оказавшегося заморским зверем лобстером.

– В бригаде внутренних войск. – Второго рака-лобстера на столе не наблюдалось, и Синякову пришлось ограничиться ломтиком буженины.

– Достойная служба, – кивнул Мартынов. – Весьма достойная… Охранять покой наших граждан – дело почетное. – Слышать эти суконные истины из уст бывшего шпанюка было довольно странно. – На сверхсрочную не собирается?

– Вряд ли…

Синяков уже решил было, что наступил подходящий момент, но внезапно почувствовал болезненный укол в бедро. Это давала о себе знать шаманская иголка, лежавшая в кармане брюк. Интересно, а как она выбралась из пакета?

– Ты пей, закусывай, – Мартынов сделал жест Креза, одаривающего своих прихлебателей драгоценными камнями.

– Спасибо, я обедал недавно, – пробормотал встревоженный Синяков, однако за копченой курочкой потянулся.

В это время за окном захлопали птичьи крылья. И гость, и хозяин непроизвольно вздрогнули. Снаружи на карниз опустился голубь-сизарь, обыкновенный городской попрошайка, неведомо что разыскивающий на уровне девятого этажа.

– Пошел вон! – Мартынов застучал по столу. – Брысь, зараза!

– Подожди. – Синяков отломал кусочек хлеба и через форточку подал голубю. – Воркует… Птенцы у них сейчас…

– Ты, я вижу, жалостливый стал, – Мартынов уставился на Синякова так, словно видел его впервые. – А про то, как на первом курсе мне по морде заехал, помнишь?

– Нет, – искренне признался Синяков.

– Конечно, почему ты должен помнить о такой мелочи… Кто я был для тебя тогда? Деревня… А я, может, именно после той зуботычины спортом решил заняться. Чтобы с тобой рассчитаться.

– Почему ж не рассчитался? – Синякову вдруг расхотелось есть и пить.

– А это никогда не поздно. – Мартынов жизнерадостно заржал и хлопнул Синякова по плечу. – Ладно, пошутили и хватит. Давай выпьем за студенческие годы.

«Ладно так ладно, – подумал Синяков, – будем считать, что я лазутчик, действующий на чужой территории. Поэтому чем больше я съем и выпью, тем больший урон нанесу противнику».

Рассправившись с очередной рюмкой, он как бы невзначай поинтересовался:

– С кем из наших общаешься?

– Ты про кого? – Мартынов замер, не донеся до рта вилку с куском ветчины.

– Про ребят из нашей группы.

– А-а-а… – Мартынов надкусил ветчину, и Синяков смог убедиться, что его зубы выглядят гораздо лучше, чем двадцать пять лет назад. – Если честно, то ни с кем… В люди никто из них не выбился. А с бродягами и алкоголиками мне и на службе разговоров хватает.

– Грошев, говорят, писателем стал.

– Попадалась мне его фамилия в сводках, – поморщился Мартынов. – То распитие в неположенном месте, то семейный скандал… А насчет его литературной деятельности ничего сказать не могу. В последнее время, кроме служебной документации, ничего не читаю. Тем более что к нынешним писакам отношусь с сомнением… Ну ладно там Островский или Фадеев. Они народ исключительно хорошему учили. Воспитывали. Путь указывали… А эти только ноют. И то не так, и это! Очернять все мастера… Но, слава богу, Воевода им воли не дает. К ногтю взял. Во всех редакциях наших людей поставил. Проверенных, выдержанных. Уж они-то никаких сомнительных идеек не пропустят. Не можешь про патриотизм писать, пиши про цветочки… Забегали эти писателишки сразу. Засуетились. Мы хорошие, дескать! И рады бы Воеводе задницу лизать, да не подпускают. Такое еще заслужить надо.

– А как же свобода печати? – наивно удивился Синяков.

– Так это и есть настоящая свобода, – в свою очередь удивился Мартынов. – Ты свободен гавкать, а я свободен тебе пасть затыкать.

Сказано это было с таким убеждением, что Синяков не сумел возразить, хотя и понимал, что подобные умозаключения могут завести очень далеко и совсем не в ту сторону, куда якобы следует шагать цивилизованной нации.