Он перешел на крик и стал наступать на Хэла, сжав кулаки. Его дружки одобрительно загалдели и стали их окружать.
Бедняга, подумал Хэл, он, наверное, хлебнул лишнего в дунхейвенском пабе, вот и хорохорится, вместо того чтобы пойти домой и проспаться.
- Ладно, Джим, - сказал он, - можешь ругать старика Гриффитса, сколько тебе угодно, только уверяю тебя, он не имеет никакого отношения к этому делу. Старик знал об этом не больше моего, это факт.
Кто-то презрительно свистнул, другие рассмеялись.
- Смейтесь, смейтесь, - сказал Джим Донован. - Мистер Бродрик такой же, как и все прочие джентльмены - что хочешь, соврет, никогда правды не скажет. Он просто над нами издевается. Так, значит, вы не знали, что шахты закрываются? И когда ваш папаша продал их Лондонской компании, вы тоже ничего не знали? А вот нам, между прочим, кое-что известно. Все это время вы были посредником между мистером Гриффитсом и вашим папашей, а потом Лондонской компанией. Разве не через вас шли письма из Слейна, Лондона и Бронси, не считая тех, которые вы получали дома? Я, может быть, родился в бедной семье, у нас всего-навсего пара свиней и коров, и пасутся они на клочке земли размером с ладонь, в то время как в былые времена мы владели всеми землями, принадлежащими ныне вашему отцу, однако, клянусь всеми святыми, я не такой дурак, как вам кажется.
Он повернулся кругом на одной ноге, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на приятелей.
- Правильно, Джим, - сказал один из них, - у тебя в груди сердце льва, я всегда это говорил.
Хэл пожал плечами. Ему вдруг стало скучно, надоело, что они умышленно не желают понять, как на самом деле обстоят дела. Бесполезно пытаться доказать что-нибудь такому человеку как Джим Донован. Хэл вдруг почувствовал усталость после долгой прогулки по Голодной Горе, и его потянуло домой, где его ждали Джинни, ужин и постель, столь необходимые ему для того, чтобы встретиться на следующее утро с отцом.
- Спокойной ночи, - коротко бросил он и повернулся, направляясь к мощеной шлаком тропинке, ведущей к главной дороге. Однако Джим Донован и его приятели двинулись за ним следом.
- Куда это вы так торопитесь, мистер Бродрик? - сказал Джим Донован. Может, мы с ребятами еще не закончили с вами разговор. Между нашими семьями есть кое-какие старые счеты, которые неплохо бы свести. Вы не забыли о моем близком родственнике, которого ваши папаша с мамашей убили, когда возвращались домой из гостей после веселого обеда? Кучер нарочно хлестнул лошадей, чтобы его задавить. У бедняги мозги так и брызнули во все стороны из разбитой головы, а они поехали дальше, не обращая на него внимания. Всем известно, они были рады его смерти из-за того старого скандала - ведь это ваш дядюшка совратил и опозорил его сестру.
Хэл посмотрел через плечо на разозленного мужика.
- Ради всего святого, Джим, - сказал он, - пойди домой и проспись, может, тогда перестанешь злиться. Пусть кто-нибудь его отведет, если он сам не может идти. У меня нет ни малейшего желания ссориться из-за моего дяди, из-за отца да и вообще из-за кого бы то ни было.
Джим и его друзья смотрели на него, ничего не говоря, и он пошел прочь от них вниз по дорожке. Не успел он отойти и на несколько ярдов, как в его голову полетел камень. Острый край рассек ему кожу. Хэл обернулся, чтобы посмотреть, кто это сделал, и тут же второй камень угодил ему в лоб над самым глазом.
- Что ты делаешь, дурак ты эдакий? - закричал он. - Если хочешь драться, выходи, будем драться честно.
Он побежал по дорожке по направлению к Джиму в совершенной ярости, обливаясь кровью, которая текла из раны на лбу. Его встретил град камней, заставивший его упасть на колени, и в тот же момент они с криками набросились на него - один заломил ему руки за спину, чтобы он не мог защищаться, другие же навалились на него, придавив к земле.
- Тащи его на дорогу и брось там, пусть валяется, как твой родич, предложил кто-то.
- Давайте кинем его в огонь, - кричал Джим, - а то костер гаснет.
Кто-то крепко завязал ему платком глаза, и через повязку стала сочиться кровь, теплая и липкая, так что он ничего больше не видел.
Парни орали и смеялись, его схватили за руки и за ноги, и с криками и смехом потащили вверх по дорожке к костру возле обогатительного сарая.
- Несчастные идиоты! - бормотал Хэл, который едва мог говорить, ослабев от побоев. - Вы что, хотите, чтобы вас притянули к суду? Ведь вся округа будет против вас, каждый из вас получит лет по двадцать.
Кто-то ударил его по зубам, несомненно, это был Джим Донован, а потом ему связали руки за спиной и бросили на кучу жердей лицом вниз, так что ему было нечем дышать.
- Ладно, оставь его здесь, пусть подыхает, - сказал один из парней, - и пойдемте-ка отсюда, Джимми. Мы и так хорошо повеселились, на сегодня хватит, верно?
При виде Хэла, лежащего на жердях, почти потерявшего сознание, они испытывали некоторое беспокойство. Джим втянул их в эту историю, и теперь неплохо было бы убраться отсюда подальше, так, чтобы между ними и Дунхейвеном оказалось не меньше двадцати миль. Их голоса постепенно затихали, Хэл слышал, как хрустел у них под ногами шлак, когда они уходили. Кровь продолжала сочиться из раны, поадая в глаза и даже затекая в рот. Он испытывал невероятную слабость и тошноту. Костер возле него погас, и по наступившей в природе тишине он понял, что начинает быстро темнеть.
"Джинни будет беспокоиться, - подумал он. - Она пойдет к родителям, позовет на помощь дядю Тома".
Как глупо было с его стороны заговорить с Джимом Донованом и его приятелями. Надо было повернуться и уйти, как только он их увидел. Много вышло толку от того, что он посочувствовал этим идиотам. Он перекатился на бок и ослабил веревки, которыми были связаны его руки. Затем сорвал платок, закрывавший ему глаза. К ужасу своему он обнаружил, что ничего не видит. Один глаз совсем закрылся из-за ушиба на лбу, другой был залеплен запекшейся кровью. Надо будет поискать воды и промыть глаз, иначе он не сможет добраться до дома - это по крайней мере пять миль в наступающей темноте. Он с трудом поднялся на ноги и повертел головой, пытаясь сориентироваться. Где-то рядом должна быть вода, конечно же, у самой обогатительной, где промывали олово, но с закрытыми глазами, да еще при тусклом вечернем свете он не мог определить, где находится эта обогатительная: справа или слева от кучи жердей, на которую его бросили. Хэл медленно двинулся вперед, вытянув перед собой руки, шаг за шагом, неуверенно и беспомощно, как слепой, и в этот момент вспомнил об отце, о том, что завтра утром он прибудет пароходом из Слейна. Он приедет в Дунхейвен и увидит, что его сын лежит в постели с забинтованной головой и синяками по всему телу. И, разумеется, не поверит рассказу о драке на Голодной Горе, ведь за те двадцать пять лет, что он прожил по другую сторону воды, он, конечно же, забыл дикие нравы своего родного края, невероятные истории, которые там приключаются, когда два человека мирно беседуют за кружкой пива в баре, а через минуту затевают смертельную драку по поводу того, что произошло в стародавние времена, когда их еще не было на свете. Джинни, робкая и взволнованная, проводит отца в спальню, он увидит лицо Хэла, покрытое синяками, и скажет про себя: "Пьяная драка, это ясно. А жена старается покрыть, защитить мужа". При этой мысли, такой знакомой и типичной, которая непременно должна возникнуть у отца, Хэл невольно рассмеялся про себя и подумал о том, как невозможно будет объяснить отцу, что произошло на самом деле. Гораздо проще оставить
