Дом кирпичный, на растворе экономили, он весь осыпался, между кирпичами глубокие удобные щели. Миша оглядел стену и мгновенно увидел путь. Поднес к глазам руки. Ну что же, крепкие, сильные, отличные пальцы – если нужно, он на одних руках по стене поднимется.
И Миша полез. Наслаждаясь каждым движением. Приятно открывать в себе дремлющие таланты. Он, конечно, с непривычки осторожничал, и чтобы оказаться в спальне, ему понадобилось минуты три.
Убогая обстановка, портреты киногероев на стенах. Девчонка лежала, вытянувшись в струнку на узкой кровати, и лишь очень внимательный человек – или ночной – заметил бы ее дыхание. Миша присел на корточки и заглянул девчонке в лицо. Почувствовал, как от жалости заныло сердце. Он ведь ее там, в кустах, не разглядел толком. Лет пятнадцать-шестнадцать. Хорошенькая. Наверняка берегла себя для сказочного принца – и вот.
Миша насторожился, принюхался, внимательно оглядел комнату, и ему стало еще горше. Он ошибся. Никто девчонку ничем не колол. Не было здесь ни врачей, ни милиции. Это в Мише наивный романтизм взыграл, наверное. Приезжала братия на поножовщину, что случилась этажом ниже – муж с женой отношения выясняли. А девчонка… Кому она нужна. К ней вообще не поехали бы. Эка невидаль – трахнули. Дай бог разобраться с теми, кого порезали. А потом, в небольшом провинциальном городе заявить об изнасиловании значит лишь навлечь на себя позор.
Она тихо пришла домой, и тут перестал действовать заданный Катей посыл. Девчонка очнулась, все вспомнила, приняла душ, переоделась в чистое, потом немного поплакала, наглоталась таблеток из аптечки и легла умирать.
Миша прислушался к дыханию самоубийцы и понял: девушка на грани. Может уйти, может и остаться. Как ляжет карта.
Что делать, Миша не знал. Но и спокойно проститься с девушкой почему-то не мог. Как все началось с совершенно иррационального позыва выручить человека, так до сих пор и не закончилось. Он чувствовал себя по отношению к этой девушке… Не ответственным, нет. Но заинтересованным.
Миша осторожно взял девушку за руку. Закрыл глаза. Выпустил из-под контроля себя-ночного. Погрузился в человека, растворился в нем. Чем-то с ним поделился, мягко, ласково, дружески.
Он просидел у кровати неподвижно около получаса. И когда вынырнул обратно в прежнее свое получеловеческое состояние, знал твердо: девушка выживет. Что он с ней сделал, Миша не понимал. Что-то сделал.
Миша поднялся на ноги и сдернул с девушки одеяло. «А ведь действительно хороша. Это не просто очарование молодости, а уже неплохо очерченная красота. Написать бы тебя маслом… Надо же, почти забыл, что я художник».
Он разглядывал ее как свое произведение. Отчасти так и было. Миша только что переписал линию судьбы этой девушки. Этого… просто человека. Всего лишь человека.
«Почему меня тянет к тебе?»
Наверное, припомни Миша, что говорил ему Долинский пару часов назад, он бы нашел однозначный и четкий ответ.
«Стань ты такой же, как я, тебе никто не смог бы причинить боль. А еще, ты никого бы и ничего не боялась. Свободная от страхов, уверенная в себе, любого человечишку видящая насквозь. Ты была бы счастлива».
Девушка лежала перед ним почти обнаженная, в одних лишь трусиках, оттопыренных толстой прокладкой, и Мишу будто невидимая рука схватила за горло от ненависти к подонкам, осквернившим красивое тело. Оказалось, что ни капельки он их не наказал, не казнил. Не было на свете подходящей казни. Да ведь он и не с ними расправлялся. Он в лице этих уродов совсем другого урода искалечить хотел. Не получилось.
«Что же мне еще сделать, девочка? Я опоздал к тебе на выручку этой ночью. Прости. Конечно, я вытянул тебя из смерти, к которой ты себя приговорила, но это, по сути, мелочь. А может, я могу оградить тебя от будущих несчастий?»
Миша отбросил в сторону одеяло, присел на кровать, протянул руку и осторожно погладил девушку по волосам. Заговорил с ней на своем ночном языке. И она – о, чудо! – почти ответила, почти улыбнулась сквозь полусон-полусмерть. Она понимала, что Миша друг.
«Ты прелесть. Меня не обманут эти синяки, царапины и ссадины, я прекрасно вижу, как ты хороша. Я и сейчас мог бы по памяти написать твой портрет…» Миша склонился к девчонке и легко-легко, чтобы не побеспокоить, символически, поцеловал ее в распухшие губы. Потом еще, чуть крепче. То ли она совсем не чувствовала боли, то ли ей действительно было приятно внимание Миши, но она, не просыпаясь, несмело ответила. Или Мише это показалось? Он снова встал и оглядел девчонку с ног до головы. И понял, как портят картину дурацкие эти трусы с прокладкой. Ломают, разбивают линию.
Миша сам был словно завороженный. Нет, он понимал, что творит, более того, каждое движение старательно разъяснял себе – зачем и почему именно так. Но вздумай кто-то остановить Мишу или хотя бы попробовать отговорить – его убили бы.
Миша раздел девушку. Запахло кровью. Пришлось стиснуть челюсти. Не надо кусаться. Совершенно ни к чему. Катю, например, не кусали. И он не будет. Он просто сделает для бедной девочки все, что в его силах. И самым уважительным для нее образом.
Бесшумно скинув одежду, он лег на девушку, точнее, встал над ней на колени и локти – так ловко, что кровать не скрипнула. Закрыл глаза, чтобы не замечать ими синяков, царапин и ссадин – и ночному зрению приказал не видеть этого. Девушка под Мишей слегка шевельнулась, и только. Он и правда был друг, она доверяла ему. Миша обрадовался и ласково, нежно, осторожно принялся целовать ее маленькие, восхитительно круглые грудки. Поднялся выше – о-о, какая нежная длинная шея, – добрался до губ. Девушка опять едва заметно ответила на его поцелуй. И, кажется, чуть-чуть раздвинула ноги. Миша помог ей коленом, она не сопротивлялась, и тогда он всем весом опустился на нее, подмял под себя, почувствовал, какая она чудесно упругая и юная. Закинул ей руки за голову, чтобы грудь еще чуточку приподнялась. Открыл глаза, взглянул, задохнулся от восторга.
Легонько куснул. Просто так. Для удовольствия.
Когда он вошел в нее, грубо и резко, она почти очнулась. И что-то вроде бы простонала – это Миша и ночным своим видением схватил, и почувствовал по движению губ, в которые впивался. «Нет» или «не надо» она хотела сказать. От непонимания. Все-таки в последний момент она передумала доверять Мише. А потом даже попыталась, сдвигая ноги, вытолкнуть его из себя. И вообще – оттолкнуть. Может, ей казалось, будто это кошмар. А может, и нет. В любом случае Миша, грубо истязавший ее тело – уже рвущееся из-под него, но такое беспомощное перед нечеловеческой силой ночного, – лучше девушки знал, что именно ей нужно.
