Она сразу же уснула, согнувшись на полу. Сейчас она, скорее всего, походила на бедного и испуганного котенка, чем на выносливую и энергичную дочь пограничного мира.
Несколько секунд он с улыбкой смотрел на нее, а потом отправился проверять реакторы, опасаясь, что короткая перегрузка сильно им повредила. Но дело оказалось не так уж плохо и он приступил к работе. За два часа он заменил расплавившиеся секции фиксирующих колец — он надеялся долететь домой на этих двигателях. «Идиот» был оставлен дрейфовать в космосе до прибытия ремонтного корабля. Далетянка не собиралась одна возвращаться на нем. Роки вывел соларианский корабль на курс с переменными «це» уровнями, рассудив, что без детекторов искривления и деформирующих захватов ни один другой соларианский корабль не сможет их обнаружить.
Он считал, что все кончилось. У него было два живых соларианина — нетрудно будет заставить их подтвердить его слова и полный трюм доказательств.
Когда корабль взял курс к Шестидесятизвездному Скоплению, далетянка спросила:
— Что теперь с ними сделают?
— С соларианами покончат, причем немедленно.
— А я всегда думала, что мы не трогаем негуманоидные расы.
— Да, если только они не превращают людей в рабов. А это уже военные действия. Но мне почему-то кажется, что они сдадутся, едва им предъявят ультиматум. К тому же, без деформаторов они не смогут воевать.
— А когда они сдадутся, что будет с Землей?
— Пойди и спроси у коренных землян, — ухмыльнулся Роки.
Девушка зябко передернула плечами.
— Может быть, когда-нибудь они снова станут разумными, — ответил Роки, задумчиво уставившись на звезды..
— Этот ужас для них уже в прошлом, а заслуга расселения человечества по Галактике, безусловно, принадлежит им. Они подарили нам космос. Мы окажем им огромную услугу, если просто оставим их в покое.
Он несколько секунд смотрел на девушку, которая на какое-то время позабыла о своей обычной независимости.
Не выдержав его взгляда, она воскликнула:
— Какого черта ты все время ухмыляешься?!
Роки ничего не ответил. Он повернулся и пошел кормить пленных солариан консервированной капустой.
Большой Джо и энное поколение
(пер. с англ. Н. Гузнинова)
Он был вором, и его ждала смерть.
Он висел на колу, прибитый за запястья, и ждал, плотно сжимая веки, а лучи бледного солнца слабо отсвечивали на его обнаженных плечах. Прижав лицо к твердому дереву и медленно шевеля губами, он оперся на пальцы ног, чтобы хоть немного унять боль в руках, а когда заболели лодыжки, вновь обвис на гвоздях.
Вор был молод, не старше полутора десятков марсианских лет, а коротко стриженные курчавые волосы говорили, что он холостяк, не успевший обзавестись потомком или не доказавший еще, что сделал это. Он висел, гибкий и гладкокожий, с набухшими узлами мышц, напоминая зверя в засаде, терзаемого острым, безумным голодом. Но при этом лицо его, искаженное болью и страхом, оставалось лицом настороженного мальчишки.
Открывая глаза, он видел перед собой низкие марсианские холмы, серо-зеленые от деревьев, привезенных сюда с неба Древними Отцами. А еще он видел палача — тот сидел на земле и ждал, спокойно жуя стебелек травы. Палач — приземистый и краснорожий — время от времени поглядывал на вора равнодушными голубыми глазами, строгая ножом сухую ветку.
— Ты уже созрел, Асир? — буркнул он наконец.
Палач сидел слишком далеко, и все же Асир плюнул в него.
— Сукин ты сын, — пробормотал он, пытаясь обтереть подбородок о кол.
Палач захохотал, продолжая строгать ветку.
После трех часов висения на гвоздях, торчащих в запястьях, Асир совсем ослабел. Пульсирующая в висках кровь с каждым ударом сердца вызывала новую вспышку боли. Руки не кровоточили — они знали, куда вбивать гвозди, — но удары сердца стучали в голове, словно молот, кующий раскаленное железо.
«Сколько в жизни ударов сердца? И сколько мне еще осталось?»
Он застонал и рванулся, надежда почти оставила его. Мара пошла к Начальнику, чтобы молить его подарить вору жизнь, но на Мару можно рассчитывать не больше, чем на дикого хюффена… Он мысленно представлял, как они с Токрой хохочут над стаканом янтарного вина, пока жизнь медленно уходит из него.
Асир не жалел ни о чем. Его отец стал отступником еще до того, как он появился на свет. Свою последнюю ритуальную формулу он отдал за жену, после чего, обнищав, забрал ее с собой в холмы. Асир родился в холмах, но вернулся в деревню своих предков, нанимался слугой и крал у своих хозяев ритуальные фразы. Такой проступок не прощался. Вор ритуала сеял замешательство среди людей. Истинный хозяин святой формулы, не зная, что она украдена, пытался ее продать и тут оказывалось, что права на нее уже имеет кто-то другой. В таких случаях приходилось созывать Большой Суд. Вора всегда находили.
Асир крал нечто большее, чем состояние: он крал силу их душ. Именно потому его подвесили за запястья и ждали, пока он взмолится о ноже.
«Женщина хочет мужчину. Мужчина хочет женщину. Ребенок хочет сосать грудь матери. А вор мечтает о ноже.»
Детская считалка, определяющая, кто первым будет пить сок из нектарного кактуса. Он снова застонал и попытался сменить позу. Почему Мара не возвращается?
— Ты уже созрел, Асир? — спросил мужчина.
Асир послал ему полный ненависти взгляд. Закон требовал от палача ждать, пока жертва не попросит, чтобы решилась ее судьба, однако Асир не знал, что его ждет. Совет Старших Родственников судил его тайно и вынес приговор, определяющий, что должен сделать палач своим ножом. Но Асиру об этом не сказали. Он знал только, что стоит ему попросить, и палач подойдет к нему с ножом и приведет приговор в исполнение — лишит жизни или проведет усечение, в зависимости от решения Совета. Асир мог потерять ухо, глаз или палец, а мог и лишиться жизни, обеих рук или мужского естества.
Он не мог узнать, что решил Совет, не попросив о выполнении приговора. Если же он этого не сделает, его оставят висеть на колу. По обычаю, через четыре дня вора прощали и палач вырывал гвозди из его запястий. Приговоренному случалось дождаться этой минуты, но то, что падало на землю после извлечения гвоздей, было почти трупом.
Солнце уже садилось за горизонт и слепило вора. Асир знал о Солнце — он понимал такое, чего не знал глупый Совет. Вор, если ему везло, часто становился человеком мудрым, поскольку помнил больше, чем честные люди. Цитаты из древних богов — Ферми, Энштейна, Элгермана, Хансера — знали в отдельных фразах многие мужчины, но отдельные фразы были лишены смысла и оставались непонятными. Вор же запоминал многое и при желании мог складывать бесчисленные обрывки в полные значения мысли.
