— Тебе нравится? — спросила она у пасынка.
— Не знаю, — ответил Санька.
— Какой-то ты бесчувственный! — сказала Милочка огорченно. Она перевезла сюда даже горшки с цветущими азалиями, которые мама с великими трудами достала для себя. Откуда ей было знать, что красоту Саньке надо было объяснять. То что для человека зелень в доме — это красиво, надо было сказать.
Потом пришел Морозов, к счастью, не затурканный делами, сразу все увидел, сразу все похвалил, и в доме наступил радостный мир. Когда он через день спросил у Саньки: «Ну, как, сынок, нравятся тебе цветы?», сын ответил «Да, папа! К ночи качество кислорода в квартире повышается за счет зеленого друга на полтора процента!». «Зеленого друга» он взял из какого-то учебника или из газет.
Но больше Бориса Алексеевича насмешила другая оценка сына.
Через месяц после свадьбы он спросил Саньку:
— Ну, как тебе нравится твоя новая мама?
— Папа, она отличная мать, — как всегда серьезно ответил сын. — У нас стало чище и тебе нравится, как она готовит.
— А тебе нравится, как она готовит? — машинально спросил отец.
— Нравится. Ты готовил красненькое, а у нее больше зеленого и желтого.
Морозов сначала даже не понял, что он хотел этим сказать. Потом догадался. Вкусовых пупырышков у Саньки не было, и он оценивал пищу по цвету; Морозов любил томат и пихал его в большинство блюд, Милочка предпочитала украшать еду зеленью и вареными яйцами.
— Кроме того, она тебя любит, — было совершенно неясно, как он пришел к такому сложному для него выводу, — ты ее тоже любишь, — он не был ревнив, — и она красивая и красиво одевается. По моде.
Тут Морозов вспомнил, что с неделю назад при нем был разговор Саньки с Милочкой о моде и о том, как должна одеваться женщина. То была одна из любимейших тем у нее. После этого разговора сын заявил:
— Папа, а ты не все знаешь о творческой стороне жизни.
На следующий день он застал Сашку за просматриванием метровой стопы модных журналов, которые молодая жена перевезла из прежней жизни в их общий дом в первую очередь. И он не мог пока сказать ей, чтобы она не забивала электронные мозги всякой чепухой. А надо было. К одежде относилась и единственная шутка, которую Милочка внесла в их быт:
— Каракулевая шуба… — сказала она, задумчиво глядя в витрину, — сохраняет красоту дольше, чем женщина, которая ее носит!
Милочка даже не знала, что она сострила.
Главные события навалились на молодую семью внезапно. Бывают же, однако, такие совпадения! Однажды вечером на скромный призыв мужа заняться домашним хозяйством, дел накопилось много, Милочка дерзко ответила:
— Может ты меня и рожать?…
— А что, — согласился он, — мысль недурна!
Но Милочка не поддержала этого разговора. И вот на тебе — через неделю она прибежала прямо к нему на работу вся залитая слезами. Когда смысл ее речи прорвался сквозь рыдания, ему стало ясно, что она ждет ребенка. Хотя слово «ждет» могло быть здесь употреблено лишь в традиционном смысле.
— Я влипла! — плакала Милочка. — Теперь все!.. Буду баба бабой!.. Ни тряпок не надо, ни радостей! Машина для кормления!
Морозов, озадаченный, но радостный, как мог ее утешал. Объяснял, что ничего не кончено, что все только начинается, что без детей женщине нельзя. Она ушла, вытерев слезы и кое-как подкрасив глаза. А Морозов сидел и переживал, что вот за свою любовь все же получил… Что его не обманули. У него появилась нежность к Милочке. «Возвратная форма», - неожиданно саркастически подумал он.
Она переживала три дня, после чего примирилась со случившимся. На четвертый день вечером она подошла к мужу, когда он смотрел «последние известия» по телевизору, и взъерошила ему волосы. Он уже знал, что жена ищет намечающуюся лысину. По ее мнению, лысины у мужчин являются как бы воздаянием за грешки холостой жизни.
— Слушай, Боря, а ты ведь еще не старый! — В ее голосе звучали вопрос и удивление одновременно. — Лысина у тебя пока не предвидится!
Санька известие об ожидаемом ребенке воспринял весьма положительно.
— Вы родите ребенка, а я его воспитаю, — сказал он. — Люди не умеют воспитывать своих детей. — Он впервые не причислил себя к роду человеческому, но Милочка пока еще ничего не поняла.
Может быть, к таким мыслям его привел неудачный опыт в области эротики. Начался этот эпизод с того, что однажды он увидел, как отец целует жену.
— А у нас некоторые мальчики тоже целуются с некоторыми девочками, — эпически сообщил он за ужином.
Наступила неловкая пауза. Обстановку разрядила Милочка.
— А ты с девочками?… — Она не любила сказуемые.
Скорее всего, то, что она плохо относилась не только к сказуемым, но и вообще к глаголам, находилось в прямой связи с тем, что она не любила действия. Лучшим препровождением времени для нее было застывать у телевизора с нераскрытой книжкой в руках.
— Я пробовал один раз на вечере, — продолжал свои откровения Санька. — С Нюшкой.
Нюшка, иначе Анечка Величко, была самой интеллигентной девочкой в классе, отличным математиком и музыкантшей — прекрасно играла на пианино.
— Она научила меня, минут десять со мной целовалась, а потом повернулась и пошла. Сказала, что я еще маленький.
В дальнейшем разговор на эту тему протекал между Милочкой и Санькой в его комнате и при закрытых дверях.
— Боря, — сказала она вечером мужу, — его совсем не интересуют девочки. Понимаешь, он их — да, как я поняла, а они его совершенно… Послушай, ведь он большой парень… Это ненормально… Его надо к врачу-сексологу или хотя бы к эндокринологу!
Морозову неудобно было рассказывать о чужой интимной жизни. Как-то аморально. Хотя, с другой стороны, если вдуматься, какая интимная или личная жизнь у пылесоса или телевизора? И он все ей рассказал.
Милочка была потрясена. Сослуживцы ей ничего не рассказывали.
— А я думала, что он от твоей первой, второй или третьей жены. — Она была убеждена, что чем больше жен было у мужчины, тем это для него почетнее. — Вот, значит, ка-ак!
И она удалилась на кухню поразмышлять в одиночестве.
Борис Алексеевич всегда боялся этого разговора и выводов жены. Он с трудом понимал этические и моральные установки молодого поколения. Правда, он считал, что суть человеческих отношений сейчас та же, что и при его родителях, и что только формы меняются, но к формам-то он и не мог привыкнуть.
Например, к непринужденности. Конечно, некоторая сдержанность и, может быть, чопорность приходят к людям с возрастом; молодость контактнее и свободнее в обращении. Но милочкина непринужденность была для Морозова просто непостижимой. Она могла у его старого друга, с которым только что познакомилась, спросить, сколько он зарабатывает и где взял деньги на автомобиль. Может, и правильно, что она так прямо и беззастенчиво спросила у этого приятеля, к слову сказать, с не очень-то понятными его доходами, но все равно прямота Милочки показалась тогда Борису Алексеевичу грубой и инфантильной, что ли. Или могла перекинуться с незнакомым попутчиком в транспорте двумя-тремя репликами по поводу личной жизни известного певца. Вопросы морали существовали, но где-то в какой-то параллельной жизни и не для нее, а для таинственных «для них».
