Они улыбнулись друг другу с облегчением. Но разглядел ли этот мальчик, спросил себя Латтимор, ложь, скрытую в словах миссис Вархун? Кто знает, какие опасности могут таиться на родной планете этих риномэнов и не живет ли там некая разновидность фермеров, для которых они служат аналогом наших селекционных датских ландгрейских свиней?
И кто знает, в какого дьявола может превратиться этот современный святой Антоний в незнакомом, чуждом его природе окружении? В отличие от других, от этого зла невозможно было оградиться.
— И естественно, мы проследим, чтобы вы были хорошо вооружены, — сказал он вслух и по взгляду миссис Вархун понял, что она восприняла это как маленькое предательство.
Сжав губы, она повернулась к Эйнсону:
— Теперь о том, что от вас требуется. Мы надеемся, что вы научитесь общаться с ними.
— Но ведь специалисты на Земле не смогли ничего добиться. Как же вы хотите, чтобы я…
— Мы вас научим, мистер Мелмус. До нашего выхода из ТП еще целых восемь дней по земному исчислению, и за это время можно горы свернуть. На Земле задача могла казаться невыполнимой, но на родной планете этих существ она может значительно облегчиться. Наши пришельцы могут проявить гораздо большую общительность у себя дома.
Мы думаем, что их реакцию парализовало увиденное на Земле, начиная от наших звездных кораблей и так далее. Вы, вероятно, знаете, что мы произвели вивисекцию шести тел разных возрастов. Анализ их костных тканей заставляет думать, что они живут несколько сот лет, и в пользу этого говорит их нечувствительность к боли.
Если все это так, то у них должно быть продолжительное детство.
Здесь я подхожу вплотную к следующему вопросу. Любой биологический вид способен чему-либо научиться в начальный период всей своей жизни, в младенчестве, и мы думаем, что это правило должно соблюдаться во всех галактиках.
На Земле дети, по каким-либо причинам не научившиеся говорить до двенадцати-тринадцати лет, уже теряют шанс навсегда. Это подтверждается многими примерами, например в Индии, когда дети вырастали среди обезьян или волков. Если упущено в детстве, им уже не суждено обрести дара речи.
Поэтому я считаю, что возможность выучить наш язык имеют только детеныши этих существ. Одна из наших задач — поселиться как можно ближе к одному из таких младенцев.
Мы не отрицаем, что установить контакт с ними может оказаться невозможным. Но такой вывод должен иметь подтверждение.
Высадив вас, корабль займется обследованием остальных планет созвездия: безусловно, мы возьмем с собой на Землю несколько этих существ или даже создадим базу на одной из других планет — это будет уточняться по ходу дела. Как бы то ни было, вы — мой проект номер один.
Минуту Альмер молчал, он думал о том, как велика воля случая. Совсем недавно он был неотъемлемым звеном в цепочке личных взаимоотношений, состоявшей из его отца, матери, его девушки и в меньшей степени — дяди Михали. Теперь, когда он обрел кажущуюся свободу, его интересовал лишь один вопрос:
— Как долго я буду находиться на этой планете?
— Не больше года, это я обещаю. — Миссис Вархун с облегчением заметила, как расправились его брови.
Опять все трое переглянулись, улыбаясь, но во взглядах мужчин чувствовалась неловкость.
— Как ты сам ко всему этому относишься? — с сочувствием спросила миссис Вархун Альмера Эйнсона.
«Ради дьявола, скажи ей, что понимаешь, как далеко от желудка ты вытянул свою шею, — подумал Латтимор, играя метафорой, которая пришла ему в голову несколько дней назад. — Скажи, что не можешь так дорого заплатить за необходимый тебе катарсис. Или обратись за помощью ко мне, и я скажу это за тебя».
Молодой человек действительно посмотрел на Латтимора, но в его взгляде были скорее гордость и возбуждение, чем призыв к помощи.
«Хорошо, — решил Латтимор, — значит, мой диагноз был полной нелепицей; он — скорее победитель, чем побежденный. Человек, который отвечает за себя сам».
— Это назначение делает мне честь, — сказал Альмер Эйнсон.
Вселенная заняла свое обычное положение, подобно собаке, на которую шикнули. Теперь уже не «Ганзас» окружал ее, а она обволакивала огромный корабль, который задним ходом приземлялся на планету. Планету окрестили Песталоцци, в честь капитана, хотя, как заметил штурман Глит, существуют и более приятные имена.
На Песталоцци все было чудесно.
В приземных слоях воздуха содержалось необходимое количество кислорода и отсутствовали какие бы то ни было вредные для земных легких испарения. Не нашлось даже бактерии или вируса, с которыми в случае необходимости не справился бы медицинский отсек.
«Ганзас» приземлился вблизи экватора. Днем температура поднималась не выше двадцати градусов Цельсия, а ночью не опускалась ниже девяти.
Период обращения вокруг оси составлял двадцать четыре часа девять минут, что вполне соответствовало земному. Это означало, что здесь любая точка экватора движется быстрее, чем на Земле, и весь мир обладает гораздо большей массой.
На корабле после дневной суеты объявились часы отдыха. Большая часть команды сбрасывала вес, ибо на Песталоцци все утяжелялось в три раза.
Наградой за эти неудобства послужила встреча с местными жителями.
В первые два дня после приземления, когда еще проводился анализ состава атмосферы, солнечной радиации, радиоактивности, магнетизма и прочих характеристик, «Ганзас» выпускал на разведку небольшой разведывательный катер, который также был призван снять космофобию.
В одну из таких высадок за рулем сидел Улей, четко следовавший инструкциям Латтимора. Последний пребывал в состоянии дикого возбуждения, которое передавалось сидевшему рядом рядовому Хэнку Квилтеру.
Вцепившись в поручень, они не отрывали глаз от расстилавшейся под ними желто-коричневой равнины, которая походила на грудь несущегося им навстречу непонятного животного…
«Животного, которое мы должны будем приручить и обуздать, — думал Латтимор, пытаясь разобраться в смятении, охватившем его сердце. — Как выражалось большинство писак прошлого столетия — не боги горшки обжигают! Они угадали очень многое. Потому что ощущение всеми своими клетками действия чужой гравитации, стремление подчинить себе землю, никогда не испытывавшую до сих пор воли человека, и желание быть первым, — все это от одной яблони яблоки».
Это было похоже на возврат к детству, далекому первобытному детству. Когда-то, давным-давно, ты покинул лавандовые заросли Сада и ступил на terra incognita. Сейчас это повторялось, вплоть до каждого листочка лаванды.
