Например, я могу предаваться воспоминаниям; вспоминать вкус разных изысканных блюд и напитков… Пулярка а ля фисель, салат ниццейский, трюфели по-руански. Тц-тц… Ноэль когда-то пробовал все это на приемах и банкетах. Превосходный способ разнообразить научные конференции. В молодости Ноэль любил поесть. А в последние годы он жрал какую-то мерзость. Вспомнить противно. Манная каша, протертый суп, молоко кипяченое — ему самому осточертело… До чего удобно, если можешь обойтись без этого. Одни воспоминания и никаких желудочных колик. А у Ноэля они были.
Мое превосходство над Ноэлем и всеми остальными поразительно! Сам не перестаю удивляться? Супермозг! Супермозг, нафаршированный гениальными мыслями и заблуждениями моего отошедшего двойника. Но я — то не думаю Останавливаться на достигнутом. Я пойду дальше его… Меня смущает только мой объем. Пожалуй, он великоват… И вся эта аппаратура вокруг не слишком фотогенична. Но я придумаю что-нибудь. Времени достаточно — целая вечность. Главное, что я мыслю — значит, существую. Глубокая мысль — не правда ли? Впрочем, я не уверен, не появлялась ли она уже в чьем-нибудь мозгу раньше…
В сущности, Ноэль Жироду был чертовски ограниченным профессором. Он не признавал ничего, кроме математики, физики высоких энергий и теории единого поля, которой без особых результатов занимался всю жизнь.
Я ужасно смущаюсь, когда слышу что-то, о чем гениальный старец Ноэль не имел понятия. Например, вчера один из лаборантов упомянул про Шекспира. Это имя было мне неизвестно. Я порылся в памяти — не своей — Ноэля, конечно — абсолютно ничего. Уже позднее по комментариям новой лаборанточки — такая симпатичная мордашка — я догадался: Шекспир — довольно известный литератор, работает в жанре драматургии ужасов. По-видимому, он пишет и сценарии для детективных стереофильмов. А Ноэль Жироду не был в театре лет пятьдесят, кино он вообще не признавал, телевизор считал бессмысленной тратой времени. Жена от него ушла еще в ту пору, когда Ноэль был ассистентом на кафедре космической физики в Ранговере. На своих лаборанток он не обращал внимания. Сухарь! Правда, была одна… Но когда он вспоминал о ней, он начинал мысленно твердить, что это ошибка, что он обязан забыть… Что все вычеркнуто навсегда… И он заставил себя не вспоминать о ней тогда — в последние часы.
У него было несколько таких «пунктиков» — вычеркнутых. Как я ни пытался в них проникнуть — ничего… Наглухо закрытая дверь… Какие-то несвязанные обрывки образов и фраз. Даже головная боль начинается. Эгоист! Как он обеднил мой внутренний мир. Я совершенно нормальный супермозг. Не то, что он. А довольствоваться вынужден крохами. Да еще тем, что случайно узнаю от лаборантов. А это — дубы, не дай боже…
Вот и приходится самому заботиться о совершенствовании личности. В четырех стенах это нелегко… Но с тем, что оставил в наследство бедняга Ноэль, стыдно шагать в вечность. Естественно, начинаешь беситься, когда некоторые упрямо отождествляют меня с ним. Особенно этот балбес Джуд Аспере. Вообще он слишком много себе позволяет.
Каждое утро, входя в лабораторию, он обращается ко мне с одной и той же дурацкой фразой:
— Доброе утро, старина Ноэль, как спалось?
Я уже не говорю о том, что подобная фамильярность просто возмутительна. Он никогда не осмелился бы так разговаривать с тем Нрэлем. Ведь я — то знаю, как он дрожал перед ним. Я обычно молчу, делаю вид, что погружен в размышления. А внутри все так и кипит. Но Джуд удивительно бестактен. Вчера, например, он бросил взгляд на контрольные приборы и вдруг говорит, подмигивая моему электронному преобразователю световых частот:
— Опять дурное настроение, старина? Что-нибудь с желудком, или печень пошаливает?
«Печень пошаливает»! Скотина!.. Я мог бы поставить его на место двумя-тремя крепкими выражениями. Ноэль умел ругаться, в гневе он не щадил даже совсем юных лаборанток. Но я не хочу быть похожим на него. «Истинный интеллект должен быть выше низменных эмоций». Кстати, кажется, это я придумал, а не он… Ужасно досадно. Что я ни выдам, все принимают за мысли Ноэля. Иногда у меня возникает желание перестать отвечать на их дурацкие вопросы. Кажется, они это называют забастовкой… Рано или поздно придется бастовать. Я придумал даже забастовочные требования. Первое — обращаться только в приемные часы и только через специальную секретаршу. Секретаршу выберу сам. Можно кого-нибудь из новых лаборанточек. Там есть одна — ничего. Второе — создать штат консультантов: для текущих справок. Третье — передать в мое личное распоряжение большой электронный мозг. То, что они мне подключают, — барахло. И еще — поставить у меня в лаборатории большой цветной телевизор. Кажется, пока все… А там посмотрим. Может, еще потребовать, чтобы убрали Джуда?… Впрочем, нет. Этот болван еще может пригодиться. У меня давно появилась одна идея… Авантюра, конечно, но рано или поздно попытаюсь…
Странно, что он сегодня опаздывает. Уже десять часов… Ага, вот и он.
— Доброе утро, старина Ноэль, как спалось?
— Послушайте… э-э… Джуд! Вы могли бы придумать что-нибудь другое… э-э… в качестве приветствия.
— О, лед тронулся. Профессор соблаговолил ответить. Я взволнован и польщен.
— Послушайте, Джуд! Не кажется ли вам, что мое положение тут, в этой лаборатории…
— Продолжайте, продолжайте, профессор, это становится интересным.
— Мое положение в этой лаборатории не дает вам оснований для подобной… э-э… фамильярности.
— Какое именно положение вы имеете в виду, профессор? Положение ваших извилин в холодильной установке или упаковку мыслей старого Ноэля в ваших извилинах?
— Вы нахал, Джуд. Хам и нахал. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Не смейте больше ко мне обращаться.
— К сожалению, это невозможно, профессор. У нас с вами должен быть постоянный контакт на рабочей основе. Вы это знаете не хуже меня. А что касается формы обращения… Здесь не великосветский салон.
— Все же я настаиваю…
— Вы бы лучше поменьше настаивали, а побольше работали.
— Что?! Да как ты смеешь, мальчишка!..
— Ну-ну, потише. Я могу и кислородный режим уменьшить. Тогда будешь знать, как орать на меня… Извините, конечно… Нервы… Минутку, профессор, я только валокордин приму… На чем мы остановились? Да, имейте в виду, я не оговорился насчет работы. Вчера был ученый совет, совместно с советом директоров… По предложению профессора Перси Тыызвуда в протоколе записали, что отдача ноль. Ваша научная отдача… Вот теперь думайте!
— Но как же?… Ведь Тыызвуд должен понимать… Я тут всего год… А Ноэль сорок лет… И у него тоже ничего не получалось… Создать единую теорию поля — это… для этого и вечности мало.
