— Нет, Юрочка. Это не та усталость… Знаешь, удивительное ощущение — что ты взаправду живешь. Это самое важное.
Они успевают точь-в-точь. Солнце добыл какую-то особенную машину, не из местного проката. Ее хозяин увлекается любительскими гонками, и безобидная с виду, семейная «Искра Ласточка» куда резвей, чем задумывали конструкторы.
На самом деле труднее всего спеть удачную поездку: то, что все по плану, без непредвиденных сложностей, что не подводит человеческий фактор, и всевозможный форс-мажор удаляется в область фантастики. Многолетний опыт целительства сводит саму задачу к действиям на уровне рефлексов. У синдрома Мура много обликов, случаются разные осложнения, но все они Алентипалне хорошо знакомы. Нет нужды вдумываться в истории болезни, просить консультации у лечащих врачей.
…столовая «Ласкового берега». Она просторна и полна света, всюду живые цветы, и у дальней стены журчит маленький рукотворный водопад. Белое терранское дерево — словно льняное кружево: так тонка резьба. Под потолком медленно крутятся, помахивают крыльями, косят вниз огненным глазом чудесные птицы; деревянные веера-хвосты, веера-крылья. По поверьям, эти птицы приносят счастье. Но Волшебная Бабушка знает, что дети редко на них смотрят, им интересней герои сказок, выглядывающие из-за колонн. У бедной Бабы-Яги постоянно выдирают нитяные волосы, рвут тряпичный платок и передник — верят, что вместе с Бабой сломается болезнь. Стелла несколько раз пыталась убрать страшноватую скульптуру, но ее тут же требовали назад.
Алентипална проходит между рядами столов. Здоровается. Улыбается. Приходится сдерживать желание прикоснуться — другим будет обидно, а каждого из двух с половиной сотен не погладишь.
Некрасивые лица, уродливые скрюченные тела — и глазищи, глазищи, глазищи… словно с древних картин.
Все они слышали про Волшебную Бабушку.
Не стоило бы превращать сказку в знание, и приходила мысль затеряться среди нянечек и подавальщиц. Но Костю с Юрой при всем желании нигде не спрячешь и не затеряешь.
Пусть так.
Мурята небыстро управляются с едой: руки не слушаются. Помогать им стараются только в крайнем случае, позволяя все делать самим. И Волшебная Бабушка с двумя не менее волшебными спутниками, промелькнув, исчезла еще до того, как разнесли чай…
«А Костик-то сильнее Вани вырос, — полуудивленно думает Алентипална. Она помнила, что Солнце непревзойденный энергетик среди младшего поколения, но теперь сознает, что он даст фору и Ивану Михайловичу. — Или Ванечка сдает… годы-то уже не те».
Еще маленькая радость — знать, что растет смена.
Будь Димочка хоть чуть-чуть поспокойней, Алентипална, не колеблясь, уступила бы ему первенство в золотой тетрактиде.
До «Кайссара» — двадцать минут пути. Местра Надеждина смыкает веки. Она действительно устала, теперь понимает это. Подключение к молодой, непривычной энергии Солнца словно швырнуло ее в небеса, и только сейчас Кайман смог окончательно убрать нервное напряжение.
Алентипална счастлива.
Она чувствует, что многим, несмотря на урезанное время, на самом деле смогла помочь. Ей досталось множество маленьких радостей, множество сияющих взглядов; если несколько сотен человек уверенно считают тебя всесильной кудесницей, как можно не быть ею?
Знакомое ощущение.
Алентипална спела удачу — и не упустила песню.
Что же, можно считать, что визит окончен…
…и как только ей приходит эта мысль, запястья касается дрожь браслетника.
«Благодарить собралась, — добродушно думает местра Надеждина, триумвир Седьмой Терры, видя номер Стеллы Ароян, главного врача санатория. — Батюшки-светы…»
— Стелла? — ласково роняет она.
Но визуальной связи нет.
Бабушка недоуменно подносит браслетник к уху.
— Стелла?
Шорох.
Вздох.
Скрип на канале, точно пробуют глушилку. Что-то, похожее на глухой удар.
— Стелла Чингизовна! — строго требует Бабушка, выпрямляясь.
— Местра Алентипална, — шепчет браслетник, — здесь… здесь… какие-то люди… с оружием… я не знаю…
Снова удар. Безнадежный крик. Рыдания.
Расширенными, незрячими глазами Бабушка смотрит прямо перед собой, оцепеневшая и немая. Даже руки не дрожат; дрожит что-то внутри, учащает биения настолько, что, кажется, вот-вот выйдет из строя.
Кайман змеей проползает между передними сиденьями. Сжимает ее запястья, стоя на коленях на полу машины. Браслетник Алентипалны падает, Этцер подхватывает его, подает.
— Спасибо, Юрочка, — шепчет она. Делает несколько глубоких вдохов.
Местра Ароян рассказала все не потому, что успела — потому, что так было велено. Так хотел человек, целившийся ей в грудь, пока она объясняла Алентипалне, что случилось. Он, вооруженный, подсказывал ей, когда она терялась, прикрикивал, когда она теряла самообладание.
…появились сразу же, как только машина ушла к Городу.
Отовсюду.
«Я не знаю…» — местра Ароян повторяла это снова и снова, как заклинание.
«Не знаю, откуда».
«Не знаю, сколько их».
«Не знаю, за что нам это!»
Обширный парк лечебницы хорошо просматривается системами наблюдения. Экзоскелеты и гравикресла позволяют детям относительную самостоятельность, синдром Мура не отражается на умственном развитии, зачастую мурята смышленей и организованней здоровых сверстников. Но следить необходимо: случайный обморок, внезапное обострение…
Никто не заметил чужих.
Нет, со сторожами сейчас связи нет, но вчера главврачу лечебницы они сказали, что ничего не случилось…
— Я ничего не понимаю, — шептала Стелла, — они ничего не говорят… Я стою на улице, я не успела вернуться после того, как проводила вас, Алентипална… они уже все были здесь… — и потом, тверже, звенящим от ужаса голосом, явно повторяя чьи-то слова, — здание заминировано. Внутри дети, медицинский и обслуживающий персонал. Пока никаких требований не предъявлялось. Ответственность за происходящее берет на себя «Независимость».
Алентипална поднимает лицо. У нее дрожат губы.
Объяснять ничего не нужно.
После обеда все должны были отправиться на процедуры. Детей не выпускают из столовой. Это значит, что они пропустят прием лекарств. Это значит, что многим из них осталось жить несколько часов.
— Зачем? — шепчет Бабушка.
После вооруженного восстания, которое силы внутренних войск колонии подавили тридцать лет назад, «Независимость» перешла на нелегальное положение. Редкие пикеты, вялые сетевые скандалы и громкие, но лишенные логики статьи — более никак движение не проявляло себя. Даже судебных процессов за тридцать лет случилось два или три.
