— А я что, обманул кого из вас?
— Ще-нок, — презрительно выплюнул Нод. — Еще спрашивает! Сколько это, как меня пришили?
— Двадцать два года.
— А что у тебя в городе делается?
— А я? — спросил Аврил. — Почему меня убили, Хэл?
— А, черт вас… да, да, виноват! Так ведь один против всех! Ну, а вы, Кел? Вы-то что против меня имеете?
Ларт не успел ответить: заговорил Ресни опять из дневника:
— Теперь, когда черта подведена, я по-другому думаю о смерти. Не страх, а досада: как неумно прожита жизнь! Да, не подличал и не делал зла сознательно, но и ни разу в жизни не поступил как должно, как было бы естественно для меня. Нет, я делал то, чего от меня ждут, и лгал себе, и оправдывался перед собой. Боялся быть не таким, как все, боялся привлечь внимание… просто боялся. Подлый и жалкий страх, который сидел во мне всю жизнь и уходит только теперь — вместе с жизнью. И справедливый итог: я побоялся сам распорядиться своей жизнью — ею распорядились за меня. Но что, что я мог бы сделать со своей жизнью сам?
— Не знаю, — сказал Аврил. — Я ведь тоже неумно… распорядился. Истратил себя на мелочь, а наверняка есть главное.
— Что? Может, вы скажете, Кел?
— Нет, — спокойно ответил Ларт. — Я тоже не знаю. Если б знал, не дал бы упечь себя на Ктен. Но вам ведь легче, господин Ктар. У вас есть точка отсчета.
— Чужак, что ли? Дожили! — буркнул Нод. — Своего ума не хватает, да? Подзанять надо?
— Нет, — сказал Ларт. Дело не в уме. Дело в способе мышления.
— То есть?
— В некоторых вещах мы начисто лишены воображения, господин Ктар. Наше общество — единственное существующее, наша система — единственно возможная. Если бы победили Авларские заговорщики, они бы начали с создания аппарата.
— Самое необъяснимое — это то, что очевидно, — сказал Ресни. — Очевидно, что кто-то должен нами управлять. Но почему двадцать некомпетентных людей решат более верно, чем один компетентный? Почему чиновники определяют программы исследований и ценность произведения искусства? Почему мы — черт нас побери! — принимаем это, как должное? Почему нас не оскорбляет то, что за нами следят, что каждое неосторожное слово может зачеркнуть жизнь человека — независимо от ее ценности? Да что мы такое, в конце концов?
— Мы — это наша система и наш способ мышления, — ответил ему Ларт. — Все мы связаны друг с другом и любой, самый благополучный чиновник — такая же жертва системы, как я или господин Нод. Никто не может противопоставить себя системе. Даже не противопоставлять. Действовать в рамках системы — но по своему разумению. Этот маховик подмял под себя все и заставляет нас поступать вопреки разуму и здравому смыслу, вопреки своим желаниям и вопреки интересам человечества.
— Не больно-то вопреки, — буркнул Нод. — Живем — и живем, всем на все плевать.
— Это потому, что от нас ничего не зависит. Мы все привязаны к этой проклятой глыбе и не можем ни остановиться, ни даже замедлить шаг — иначе она нас раздавит.
— Нет, — сказал Аврил. — Все вместе мы бы остановили.
Ларт задумчиво улыбнулся.
— Вместе? Очень может быть, господин Сенти. Но что может нас объединить? Чтобы бороться с государственной машиной, нужна какая-то организующая идея, какая-то достаточно привлекательная для всех цель. Вот вы, господин Ктар, вы можете назвать такую цель?
— Ну-у… жить лучше.
— То есть?
— Больше иметь.
— Ресурсы мира не безграничны, и больше иметь можно только за счет кого-то другого. Это не та цель, что объединяет.
— Хорошо. Тогда равные права на деле, а не на бумажке. Чтоб каждый мог стать тем, на что способен.
— А многим ли это надо, господин Ктар? Мы — кому повезло родиться в элитной группе — учимся вовсе не из любви к знаниям, а только чтобы занять свое место среди элиты, получить надлежащие выгоды и привилегии. Потребность в самореализации — беда немногих. Очень многие хотели бы иметь, очень немногие — осуществить себя.
— Довольно уютно сознавать свое бессилие, — сказал Ресни. — Избавляет сразу и от необходимости что-либо делать, и от презрения к себе.
— Во-во, — сказал Нод. — В самую точку. И не рыпаемся!
— К сожалению, господин Ктар, вас ничто и ни от чего не может избавить. Чужой корабль — это реальность, которая теперь определяет судьбу Мира.
— Так вот прямо и определяет?
— Да, — серьезно сказал Ларт. — Предположим, их разведчик не вернется. Какие вы видите варианты развития событий?
Хэлан пожал плечами.
— Прилетят разобраться, прилетят отплатить, плюнут на нас, дураков, и совсем не прилетят.
— А если вернется?
— Да то же самое, пожалуй.
— Прилетят, — сказал Аврил. — Мало ли что бывает при первой встрече? Не думаю, что во Вселенной столько цивилизаций, чтобы сразу отказаться от знакомства.
— Нам же хуже, — буркнул Нод. — Хоть с миром, хоть с войной — а все равно драка.
— Вы правы, господин Нод. Наше правительство никогда не пойдет на контакт. Война — это очень страшно, но мир для них еще страшней. Мир — это проникновение новых идей и новых понятий в замкнутый круг нашей цивилизации.
Новые технологии? Но мы уже давно не внедряем то новое, что появляется у нас. Идет процесс деградации экономики, и новые технологии так же совместимы с ее структурой, как электродвигатель с деревянной сохой.
Новая наука? Но наша собственная наука уже пришла в противоречие со структурой общества, нам приходится тормозить собственные разработки и уничтожать собственных ученых, чтобы это противоречие не переросло в кризис.
Новое искусство? Новая философия? Мы давно отказались от собственного искусства и собственной философии, превратив их в подсобный инструмент для оглупления масс.
Новые пути развития общества? Аппарат слишком вырос и слишком закостенел, чтобы принять какие-либо перемены. Собственно, чтобы что-то изменить, нужно просто уничтожить аппарат. Как, по-вашему, это возможно?
— Ну и что? — спросил Хэлан хмуро. — Они еще не завтра прилетят!
— Но прилетят. Я думаю, господин Сенти прав. Если они способны послать космический корабль наугад — просто к другой звезде — то, узнав о существовании цивилизации, тем более захотят исследовать этот объект. Как вы считаете, господин Нод, мир за 20–30 лет изменится к лучшему?
— Черта с два! Я когда помер, мы по колено в дерьме стояли, а теперь у них макушки не видно!
— Да, к сожалению, тенденция именно такова. Распад экономики, коррупция, прорастание в аппарат уголовных элементов. Боюсь, контакт станет для нас трагедией. Знаете, что хуже всего? Совершенно не важно, спровоцируем ли мы их на враждебные действия. Самая невинная попытка вступить в контакт с населением запустит механизм уничтожения всех сколько-нибудь выдающихся людей. Если даже они устрашатся и оставят нас в покое, цивилизация не скоро оправится от такого удара.
