— Понятно. — А душу кольнуло: и ты дал?
— И я дал, — ответил Майх — прямо на мысль. — У меня не было выбора, Хэл. Думал: ты поймешь.
— Почему ж не понять? Пойму.
— Обиделся?
— Не очень. Значит, если откажет…
— Да, — холодно ответил Майх.
— И что, эта штука — она целый корабль может прихлопнуть?
— Да.
— А сколько на нем народу?
— От пятидесяти до ста человек — в зависимости от класса.
— Ну что ж, совсем не дорого, раз ты по Тгилу соскучился.
— А ты, конечно, не станешь защищаться, если на нас нападут!
— Не знаю. Я себя тоже не в грош ценю, но чтобы полсотни за одного…
— Дело только в нас?
— Нет, — сухо сказал Хэлан, — не только. Дело в том, что за тобой стоит.
— За мной или за нами?
— За тобой. Ты уже не маленький, Майх, нос вытирать научился. Должен был понимать: раз взял оружие, значит, и в ход его пустишь, если придется. Ради чего?
— Интер-ресный разговор. От кого бы и ждал… Можно подумать, ты оружие в руках не держал!
— Держал, конечно, и еще подержусь. Только ты мое оружие со своим не равняй. Моя пукалка — это один на один, если что, мне смерть — им сон.
— Интер-ресный разговор, — снова сказал Майх. — Значит, им можно нас убивать, а нам их нельзя? Трое на Гвараме, десять здесь, сколько на Ктене? — и они правы, а я нет?
— Может и так. Им-то есть ради чего убивать. Они свой Мир караулят, чтоб, значит, никто не навредил. А ты?
— А я бы просто их всех… сколько есть!
Встал и ушел.
И — как сломалось что после того разговора. Хрустнуло и пропало. Вроде, все то же: вместе работали, вместе ели, вместе выходили в знобящую красоту Намрона — вместе, но не вдвоем. Майх уходил, обугливался в огне своего нетерпения, замыкался в остервенении работы; им уже не о чем стало говорить — только о деле, и они говорили только по делу, а когда замолкали, подступала тишина мертвой станции, поглядывала из-за плеча, вздыхала за спиной, и тогда Хэлану казалось, что они с Майхом тоже мертвецы — последние из мертвецов этого мира.
Майх уходил, но и Хэлан тоже не стоял: слишком много впереди, и все уже решено; я-то знаю, чего хочу. Просто торчит что-то поперек и все колет, колет. Раньше проще: жизнь за жизнь, удар за удар. Он — тебя, я — его, мы — друг друга. А теперь? Сотня просто людей — не начальников, не убийц, нормальные мужики и ни в чем не виноваты, только делают свою работу — а что с другой стороны? Слова. Будущее. Судьба Мира. Счастье людей.
Он морщился, как от изжоги. Не верю в слова. Будущее — это следующий час, на больше и загадывать глупо. Счастье людей? А людям счастье ни к чему — какое ни дай, все равно испохабят. Судьба Мира? Что-то такое… кисель, не представишь и не ухватишь. И за это драться?
— Да, — сказал он себе, — именно за это. За мой Мир. Я его насквозь прошел, за все места потрогал, тошнит меня от него, но ведь он мой!
И опять это были только слова — повисели миг и канули в тишину. Мне бы что-то попроще и попрочней — чтоб не утекало.
Проще всего — это тот корабль. Есть, оказывается, секретный полигон КВФ — где-то у черта на куличках, у самого Ябта, и там теперь тот корабль. Я бы на их месте давно улетел. Мозгов, что ли, у этого Тгила нет? Знает же, что дело глухо — так чего тянуть?
— Того, чего и ты, — сказал он себе. — Умный мужик, давно все твои варианты просчитал и скис не хуже тебя. Правда, есть и четвертый вариант: уговорить, чтоб не прилетали.
Он зябко повел плечами, такой это был подлючий вариант. Вот так прямо: взять и все отменить, и пусть все идет, как идет, пока совсем не захлебнемся в дерьме. Как это Ларт сказал: третий цикл? Так ведь и не узнает никто, что можно было свернуть. С болью, с кровью, а все-таки…
«С болью и с кровью, — подумал он. — Ты гляди, еще до дела не дошло, а душа в лохмотья. Что я, что Майх».
И злость: почему нашу судьбу должны решать за нас? Выходит, если не дать нам пинка, так и будем переть в болото? Что же мы тогда такое, черт нас побери?
А дни летели: Майх закончил партию блоков и на станционной танкетке отвез их на корабль. Упакованные в контейнеры, они загромоздили узкий проход, и Хэлану как-то не хотелось браться за них.
Оружие или шапка-невидимка? Один черт, по правде сказать. Сделал шаг — значит, пойдешь до конца. Драки не миновать, тут уж крути — не крути…
Он поднял голову и увидел, что Майх тоже стоит и глядит на него. Что-то живое было в его глазах: жалость? стыд? Взгляды их встретились, и Майх сразу — щелк! — и захлопнул створки. Хмуро покосился и приказал:
— Подавай!
А на обратном пути чуть не случилась беда. Случилась бы, если б не Майх. Ехали-ехали — и вдруг толчок; танкетка словно споткнулась на знакомой тропе, и Майх грубо и жестоко отшвырнул Хэлана прочь. Он упал на лед плашмя, так что потемнело в глазах, а когда стало светло, уже не было никакой танкетки. Только черная трещина в берегах из янтарного льда.
— Майх! — отчаянно закричал он. — Майх! — и увидел его на той стороне.
— Майх, — бессмысленно прошептал он, утирая скафандр над вспотевшим лбом.
— Порядок, Хэл, — спокойно сказал Майх.
И они пошли на станцию, разделенные только трещиной.
Дни шли, они монтировали оборудование, скорчившись в тесной рубке. Хэлан уже поднаторел — читал схему, как документ: глянул — и в уме. Хорошая работа: руки заняты и голова тоже, только где-то там, в глубине, сочится, двоится, ветвится тонюсенький ручеек.
Разобрать концы сюда, теперь сюда, щелк — вошло в разъем.
А в Столице, небось, дождь. Лупит по крыше, лужи пузырятся. Интересно, кто за моим столом сидит.
— Давай вот так. Ага. Нет, еще немножко.
Скорей бы на станцию! Чертов скафандр, прямо как блох в него напустили!
— Что-то я тут не пойму. Глянь, Майх.
Как же это я без Майха назад ворочусь? Правда, если до Ктена… А что мне Ктен? Ладно, нам бы еще туда попасть. Кто их знает, эти игрушки: возишься, возишься, а оно возьмет и…
Дни шли, и они уже снова сидели на станции, сменяя друг друга у стендов. Совсем дом родной, Хэлан даже пожалел немного, что скоро придется ее бросать.
Странное дело: здесь он не бывал одинок. Один на один с собой — и все-таки не один. Кто только ни приходил к нему в нескончаемые часы вахт: живые и мертвые, друзья и враги. Можно было договорить и доспорить, но это была только игра, и он знал, что это только игра, и лишь один Ресни не был игрой. Приходил, садился в сторонке, вспугивая выдуманных гостей, и Хэлан сам заговаривал с ним — с полуфразы, с полуслова, с полудодуманной мысли.
— Знаете, Нирел, а я так ведь и не понял, чего я хочу. Нет, планы всякие есть, а вот чего мне надо? Чтоб все по-другому было? Так я сам по-другому жить не захочу, заставь меня — на стенку полезу… как все. Ну, ладно, дала мне жизнь по мозгам, сдвинула с места, а ведь отпусти, я, пожалуй, опять в свой угол залезу — и не тронь меня. А, Нирел?
