злорадные.
– А теперь, – когда за ним захлопнулась тяжелая дверь, сказал Верховный Князь, – я хочу услышать, что рыцарь Диколесье думает о сложившейся в Чукамбе ситуации и путях ее разрешения.
21.07.858, огнедень. Северо-западный Граш, город Тахтахан
Мужчин Суэлла ненавидела. Она не слишком-то любила их еще до того, как оказалась в этом проклятом всеми богами месте, но здесь… Если бы она могла, она не задумываясь истребила бы всех, у кого между ногами болталось их неоценимое, как им казалось, сокровище.
Она молча сидела на краю застеленной кровати и ждала. Мужчина, вошедший в душную комнату с крохотными окнами, плотно закрыл за собой дверь, задвинул засов и остановился, ее разглядывая. Суэлла, как и положено правильно воспитанной шлюхе, уставилась в пол. Да и что на него смотреть в быстро сгущающемся вечернем сумраке? Все равно толком не разглядишь. Третий за сегодня. Сколько их побывало в ее койке за год непрекращающегося кошмара – полтысячи? Тысяча? Она не считала. Не меньше двоих ежедневно, если не считать нечистых дней. Зачастую – трое. Иногда – пятеро или шестеро. Высокие и низкие, толстые и худые, мускулистые и жирные, бородатые и гладко выбритые, они всегда интересовались ей только с одной точки зрения: своей похоти. Хорошо хоть мало кого из них хватало дольше, чем на пять минут сопения. Потом очередной вонючий самец засыпал, и она могла отдохнуть, неподвижно уставившись в потолок и безнадежно мечтая о смерти.
Нельзя. За ее сопротивление, тем паче – освобождение, заплатят своими жизнями двое других – да и куда ей бежать, навек опозоренной? Никакая сила, сокрытая в ее манипуляторах, не спасет ее от бесчестия. А за свободу в смерти – умрут еще пятеро. У нее не остается другого выхода, кроме как терпеть и ждать, когда ее, наконец, сочтут слишком изношенной для работы.
– Как тебя зовут? – нарушил молчание мужчина.
Суэлла медленно подняла взгляд.
– Как тебя зовут, девочка? – повторил он.
– Никак, господин. Как тебе угодно. Зови меня любым именем.
– Вот, значит, как? – прищурился мужчина. – Любым? Семью позорить не хочешь?
Суэлла промолчала.
– И все-таки – как мне тебя называть? «Эй, ты»?
– Как тебе угодно, момбацу сан, – почти прошептала Суэлла, снова опустив взгляд. – Я откликаюсь на любое имя. Как я могу услужить тебе?
Нотки ненависти все-таки прорвались в ее голосе, и мужчина их расслышал. Он в два шага пересек каморку и ухватил ее за плечо. Она заставила себя закаменеть и скрутить манипуляторы в тугие клубки, чтобы ненароком не хлестнуть его. Сейчас он ее ударит.
– Гордая, – удивленно констатировал он. – Ну и ну! Да, гордячка, точно. Редкая птица в таком месте. Как же тебя угораздило?..
Он опустился рядом с Суэллой на кровать и устало потер ладонями лицо. От него пахло потом – несильно, еле слышно. Похоже, он относился к тем редким экземплярам, что давали себе труд мыться хотя бы раз в неделю. Ну, хоть за то спасибо. Когда тебя трахают, глаза можно зажмурить, но нос не зажмешь. Вонючек она поубивала бы в первую очередь.
– Ладно, вояка без сабли, – наконец сказал мужчина. – Можешь ты мне услужить. Спать я хочу. Трое суток без сна, глаза слипаются. Сейчас я лягу и захраплю. Твое дело не мешать до утра. Застучит кто в дверь – гони в три шеи. Ясно, бой-баба?
Бой-баба? Неужели в темноте он сумел разглядеть, что она тарсачка? Или просто ляпнул? Как давно она не слышала этой презрительной клички! Год назад за такие слова она могла изувечить на месте, и любая сестра с ней согласилась бы не раздумывая. Но теперь… Она отдала бы все, кроме чести, лишь бы ей не могли бросить в лицо ничего более обидного! Только теперь у нее и чести-то нет.
– Так ясно или нет? – переспросил мужчина. – Или говорить разучилась?
– Мужчины приходят ко мне не за тем, чтобы спать, – она наконец-то решила вглядеться в него повнимательнее, но в мраке комнаты смогла разглядеть лишь длинные залысины, крупный горбатый нос и густую бороду с обильной проседью.
– Если попробуешь сказать, что я не мужчина, язык выдерну, – пообещал гость. – Но я пришел отоспаться. Хочешь, спи сама, не хочешь, сиди как дура на полу всю ночь. Разбудишь перед рассветом.
Он сбросил с ног гунки и не раздеваясь завалился на грязную постель к стене. Через минуту он действительно уже храпел – не слишком громко, с легким присвистом. Суэлла недоуменно смотрела на него через плечо. Он что, заплатил деньги только за то, чтобы вот так заснуть? Он дурак?
Впрочем, ей так лучше. Если хочет, пусть храпит. А утром он исчезнет, а она останется здесь. И снова бесконечной чередой пойдут ненавистные мужики.
Она осторожно поднялась с постели. Много бы она дала за то, чтобы сейчас выйти во двор и увидеть восходящий на небо огненный хоровод Звездного Пруда, вдохнуть освежающую вечернюю прохладу, омыться из питающего священный фонтан резервуара нагревшейся за день водой… Нельзя. Если кто-нибудь из надзирательниц увидит, что она оставила клиента, завтра целый день на солнцепеке без воды и еды ей обеспечен. Если же дойдет до Тиксё, этой безумной стервы…
Она опустилась в угол, оперлась спиной о стену и уперлась лбом в колени. Так она может просидеть долго – и даже спать. Она услышит, если клиент проснется. А лежать рядом с ним она не намерена.
Почему, почему Назина дала такую силу сумасшедшей шлюхе Тиксё? Суэлла никогда особо не верила в богов, пусть даже некоторые из ее домашних подруг ревностно выполняли обряды. Боги? Если они и существуют, то где-то вдали, на небесах, предоставив смертным самим прокладывать себе путь в жизни. Торжественные песнопения жриц, важные процессии жрецов и северных попов всегда оставались для нее театральными представлениями, а сами жрецы – актерами. И цель они преследовали типично актерскую: стрясти побольше денег с благодарных зрителей. Да и четыре года в университете мало способствуют религиозности. Но Тиксё действительно владеет магией. Настоящей магией – или тем, что ужасно на нее похоже. Пока что ей доставляет удовольствие истязать Суэллу без применения своей странной силы, но рано или поздно решит, что можно поиграть и по-иному. И тогда Суэлла превратится в такую же безмозглую похотливую самку, как и другие несчастные женщины, что уже подверглись магическому удару.
Ну что же, по крайней мере, она перестанет осознавать, что с ней происходит. А тело – просто кусок мяса. Что станет с ним, уже не важно.
Но как же все-таки страшно ожидать той минуты!
Мужчина
