– Приведи ко мне мою сестру.
Тетка получила распоряжение явиться к господину Анео и, в свою очередь, заглянула ко мне:
– Твой отец зовет. Пойдем со мной, ладно?
– Ты что, боишься? – удивился я.
– При тебе он не станет наносить себе увечья, – сказала тетя. – Все Анео, впадая в бешенство, имеют привычку резать себе лицо ножом. Один даже откусил себе палец. Твое присутствие должно оказывать сдерживающее воздействие.
– Тогда конечно, – сказал я.
Папа ждал нас, стоя посреди комнаты. Бугго втолкнула меня первым, протиснулась сама и замерла возле двери.
Отец указал пальцем на экран стереовизора, по которому теперь показывали наводнение в какой-то отдаленной мокрой провинции.
– Это правда? – вопросил он.
– Если по стерео сообщили, значит, правда, – ответила Бугго.
Он медленно перевел на нее глаза.
– Ты действительно опубликовала свои записки в этом «Потоке»?
– Очень незначительный фрагмент… Нужны же мне карманные деньги! Ты ведь сам говорил, что я должна работать…
Папа посмотрел на меня. Я сразу сделал строгое лицо, чтобы папа помнил: при детях необходимо избегать припадков неконтролируемой ярости.
Отец сказал:
– Что ты морщишься, Теода, будто реветь наладился? Думаешь, я не знаю, что вы с Бугго заодно? И когда только вы оба оставите свои детские игры… Пора бы уж остепениться, Бугго.
Тетя Бугго подскочила к нему и поцеловала.
– Ты самый лучший младший братик на свете.
– Зато ты – самая ужасная сестра.
– Да ну вас, – сказал я разочарованно. – Взрослые, а лижутся, как маленькие.
Зато дедушка, как и предсказывала Бугго, пришел от тетиной выходки в полнейший восторг. Он отправил в «Поток» заказ на десять экземпляров, раздарил книги приживалам и своим друзьям-ветеранам, а одну лично послал в Фундаментальный Театр, сопроводив письмом, в котором настоятельно рекомендовал текст к постановке.
– Первенец! – возгласил дедушка во время семейного обеда. – Я ознакомился с твоей книгой. Скажу просто: из ныне живущих писателей ты – лучшая. Великолепный слог. Все персонажи – как живые.
– Они и есть живые, отец, – сказал мой папа. – И в этом заключается основная проблема.
– В чем? – не понял дедушка и, нахмурив брови, стал сосредоточенно жевать.
– В том, что люди, описанные Бугго, по большей части живы и здравствуют по сию пору, – пояснил папа. – Возможно, кое-кому из них сильно не понравится быть персонажем книги.
– Так ведь книга рукописная, – сказала Бугго успокоительно. – Она не будет распространяться по Сети.
– Как? – разволновался дедушка. – А какой у нее тираж? Я хочу, чтобы вся Галактика ознакомилась с творением моей дочери! В конце концов, я – отец и имею полное право гордиться моими детьми…
Они поговорили об этом еще некоторое время. В конце концов, дедушка успокоился и с довольным видом нацепил клецку на двузубую вилку. С клецки капнул соус, дед всполошился, забегали лакеи, и книга тети Бугго была на время забыта.
Реакция отца и деда на публикацию «Избранных полетов» была вполне предсказуема. Меня удивляло другое: сама Бугго как будто не слишком радовалась всему этому семейному шуму. Я решил наблюдать, не задавая вопросов, как часто делал, когда поведение других людей становилось непонятным.
Бугго не соглашалась на интервью, хотя несколько журналистов послали ей слезные мольбы из своих редакций.
– Храбрые люди, – заметила как-то раз тетя Бугго, подписывая стандартный отказ. – История с «Сердцами в океане», кажется, их не запугала.
– Может быть, они читали Абелу Меноэса, – предположил я.
– Может быть… – рассеянно отвечала Бугго.
На третий день после выступления по стерео Оссы Вио, когда я уже начал думать, что больше ничего интересного не случится, тетя Бугго получила некое письмо – судя по теткиной реакции, долгожданное. Из комнаты тети Бугго донесся дикий вопль. Приживалка, ковылявшая в этот момент по коридору мимо наших дверей, выронила тарелку с краденой ветчиной и осела на пол, хватаясь за сердце, а две собаки, случившиеся неподалеку, воспользовались ситуацией и скрылись.
Я зашел к тете Бугго и спросил:
– А что случилось, тетя?
Она быстро повернулась в мою сторону, закрывая плечом экран компьютера, и уставилась на меня светящимися в полумраке бледно-голубыми глазами.
– Теода, Теода… Теода… – говорила она на разные лады, то шепча, то выпевая мое имя. – Ох, Теода!
Она ткнула кнопку и погасила экран. Потом вскочила, метнулась к окну, снова вернулась за стол.
– Ты меня любишь? – спросила она, словно полководец, собирающийся вести солдат на верную смерть.
Я молча кивнул.
Она сверкнула зубами.
– Сегодня вечером мне нужно выйти из дома так, чтобы об этом не знал твой отец.
– Я помогу, – обещал я. – Только скажи, что делать.
– Выгляни в окно.
Я подчинился.
– Ну? – спросила тетка.
– Сидит, – сказал я.
Под окном действительно дежурил бессменный соглядатай. Папа продолжал держать тетю под наблюдением. Полагаю, после публикации «Избранных полетов» он приставил такого же шпиона и ко мне.
– Какие соображения, рядовой? – спросила тетя.
– А давай их супом обольем, – предложил я. – Облитый супом человек на улицу не пойдет. Сперва переоденется. Или сменщика разыщет. А мы тем временем смоемся.
– Гениально! – сказала тетя Бугго. – Ты произведен в сержанты. Иди, ковыряй в мундире дырочки для новых нашивок.
Я так понял, что планируется совместная вылазка, и потому спросил:
– А куда мы отправляемся?
– В порт, – сказала Бугго. – Начало операции – по свистку. – У нее в зубах как будто сам собой вырос боцманский свисток, и она дунула в него легонько несколько раз. – Понял? Суп доставит Тагле. Скажешь ей, хорошо?
– А она с нами?
– Нет, останется дома. Будет готовить наше возвращение. То есть, вовремя откроет калитку сада.
– Хорошо, – сказал я.
Весь день у меня весело щекотало под ребрами – я с нетерпением ждал вечера. Когда стемнело, нянька притащила кастрюлю жирного супа. Вид у нее был сосредоточенный и важный, как всегда, когда речь шла о распоряжениях тети Бугго – капитана Анео.
Вдвоем с нянькой мы разлили суп из кастрюли по двум глубоким мискам, и няня удалилась, унося теткину порцию на вытянутых руках.
Я сунул голову в окно. Соглядатай был там. Лежал в траве, ковырял в зубах веточкой. Рядом валялись разбросанные кругляши. Должно быть, ждал приятеля, чтобы перекинуться.
Я взял миску и, едва не поскользнувшись на жирном пятне, которое осталось на полу после дележки супа, занял позицию возле подоконника. Затем прозвучал долгожданный боцманский свисток.
