Потом Род мало-помалу рассмотрел все остальное: выгнутые дугами брови, вздернутый веснушчатый носик, широкий рот, пухлые алые губы, округлое лицо, обрамленное длинными волнистыми рыжими волосами.
Губки были надутые, а глаза встревоженные.
Род улыбнулся, зевнул и потянулся:
— Доброе утро.
Надутые губки улыбнулись.
— Доброе утро, прекрасный господин.
Девушка сидела возле Рода, упершись в сено одной рукой, и пытливо вглядывалась в его глаза.
— Что же это вы тут почиваете один-одинешенек, господин, когда поблизости женщина только и ждет, чтобы вы кликнули ее?
Род почувствовал себя так, словно в его кровь плеснули какой-то горькой пакости. Его зазнобило, и не сказать, чтобы это был приятный озноб.
Он улыбнулся, всеми силами постаравшись придать улыбке теплоту:
— Благодарю тебя, девушка, но мне нынче не до услад.
Она усмехнулась, но лоб ее по-прежнему был нахмурен.
— И вам спасибо за вашу учтивость, господин, но только слова ваши мне не совсем понятны.
— Почему же, — вздернул брови Род. — Неужто это так уж невозможно, чтобы человек отказался от любовных утех?
Девушка гортанно хохотнула:
— О, отчего же невозможно? Возможно, милорд, да только случается редко. И с крестьянами редко случается, а уж с лордами — и того реже.
— Я не лорд.
— А все-таки человек благородный, это сразу видно. И потому кому, как не вам, девушками интересоваться?
— Вот как? — хмыкнул Род. — И почему же?
Девушка печально усмехнулась.
— Да потому, милорд, что крестьянин боится, как бы его ненароком не оженили против его воли, а лорды такого вовсе не боятся.
Род сдвинул брови и рассмотрел девушку более внимательно. При ближайшем рассмотрении она оказалась не так уж молода. Наверное, ей было лет двадцать девять — тридцать. А для крестьянки при таком общественном строе остаться незамужней в тридцать лет…
Он протянул руку:
— Поди ко мне, красотка.
На миг в глазах девушки зажглась надежда, но тут же сменилась решимостью. Она со вздохом упала в сено рядом с Родом, легла на бок, опустила голову на его плечо.
«Надежда… — думал Род, чувствуя, как девушка все теснее прижимается к нему. — Оставь надежды, отбрось их прочь…»
Он поежился. Девушка приподняла голову и озабоченно спросила:
— Вы озябли, милорд?
Он повернулся к ней, улыбнулся, и его вдруг охватило несказанное чувство благодарности — настолько сильное, что ком к горлу подступил. Род крепко обнял девушку, прижал к себе и прикрыл глаза, чтобы лучше насладиться прикосновением ее тела. Аромат вскружил ему голову — о нет, не аромат розового масла или сирени, а просто солено-сладкий запах женщины.
Боль, о существовании которой он и не догадывался, вдруг отступила.
Девушка льнула к нему. Она сжала в пальцах ткань его камзола, уткнулась лицом в плечо.
Но вот мало-помалу Род расслабился, мышцы его обмякли. Он лежал неподвижно, позволив своему сознанию впитывать окружающий мир. Издалека доносилась птичья трель, ветер о чем-то шептался с листвой деревьев, посвистывал в переплетениях лоз изгородей. Где-то совсем рядом в сене стрекотал кузнечик.
Девушка лежала рядом — мягкая, податливая, руки ее тяжело давили на грудь Рода.
Род не открывал глаза. Солнце пробивалось сквозь ресницы, и он лежал как бы окутанный алым светом и «видел» мир слухом.
Зашуршало сено. Девушка отстранилась и села. Наверное, сидела и смотрела на него сверху вниз. В глазах — боль, губы дрожат, по щеке стекает слеза.
Жалость охватила Рода. Жалость к девушке и злость на себя. Разве она виновата в том, что сейчас ему хотелось только покоя, а никак не любовных утех?
Род открыл глаза, повернулся на бок и осторожно взглянул на незнакомку.
Но нет, в ее взгляде не было обиды, только глубокое, серьезное понимание и забота.
Она стыдливо притронулась к щеке Рода кончиком пальца — легко, почти не касаясь кожи. Он взял ее за руку, прижал к щеке и поразился тому, какая маленькая у нее рука.
Снова закрыл глаза, крепче сжал ее руку.
Вдалеке замычала корова, ветер растревожил поле пшеницы.
Голос девушки прозвучал тихо и очень нежно:
— Милорд, делайте со мною, что хотите. Большего я не прошу.
«Большего я не прошу…» Любви, она хотела любви, пусть всего на минуту, пусть за ней по пятам кралась разлука, пусть, оглянувшись назад, она поймет, что то была вовсе не любовь, а похоть. Пусть ей достались бы только тоска и боль, но она отчаянно хотела любви.
Род смотрел в ее глаза — в ее глазах стояли слезы.
Он снова закрыл глаза и увидел лицо Катарины, а рядом с нею — лицо Туана. Он придирчиво всмотрелся в эти лица и признался себе в том, какая это чудесная пара — прекрасная принцесса и галантный молодой рыцарь.
А потом рядом с лицом Туана возникло его собственное лицо, и некая часть разума Рода приказала: «Сравни!»
Пальцы Рода судорожно сжались, он услышал, как бедная крестьянка негромко вскрикнула от боли.
Он разжал пальцы, посмотрел на нее. И рядом с ней отчетливо увидел лицо Катарины.
Он смотрел на них обеих. Одна принимала от него услуги, другая была готова оказать услугу ему. Внезапный гнев сдавил грудь Рода, гнев на Катарину за ее себялюбие, за ее намерение подчинить весь мир своей воле. Он злился и на эту несчастную крестьянку за ее тупую покорность и решимость отдаться первому встречному, он злился на нее даже за ее тепло и нежность. Злость давила грудь Рода все сильнее. Он злился и на себя самого, на того зверя, что жил внутри него. А его пальцы уже цепко сжали плечи крестьянки, он схватил ее и швырнул на сено. Она ахнула от боли и сдавленно вскрикнула. Но вот его губы с силой прижались к ее губам. Род сам поражался своей звериной жестокости: он кусал губы девушки, буквально вгрызался в них, потом, грубо надавив на ее подбородок, заставил разжать губы, прижал язык к ее языку. Его руки сновали по ее телу, пальцы цепко сдавливали плоть.
А потом ее ногти вонзились в его спину, и все ее тело изогнулось в одном страшном пароксизме боли. Но вот она обмякла, и грудь ее сотрясли сдавленные рыдания.
Злость Рода превратилась в ничто, но при этом что-то всколыхнула в его душе, и Род ощутил прилив угрызений совести.
Он скатился в сено. Губы его вдруг стали мягкими, нежными, молящими, руки — мягкими и заботливыми. Род тихо, как ребенка, гладил девушку.
Она судорожно вдохнула, тело ее снова напряглось.
«Идиот, — издевательски хохотал внутренний голос. — И зачем тебе вздумалось ее ласкать? Ты ей только еще больнее сделал!»
