* * *
Возвратившись в отель, Агийэр обнаружил у себя в номере конверт с приглашением на прощальный вечерний банкет. Пробежав глазами приглашение, он задумался. Шериф советовал не покидать номера, но встречи на банкете оставались единственной возможностью услышать мнения коллег по существу доклада. Если действительно придется уехать...
Агийэр решил, что пойдет на банкет. Приняв это решение, он сразу успокоился. Ну действительно, не станут же в него стрелять на банкете.
Он позвонил в кафе, заказал крепкий кофе и занялся газетами; нашел заметку об автомобильной катастрофе и смерти Траоре, однако никаких упоминаний об убийстве не было. Возможно, шериф просто хотел припугнуть его? Шерифа, конечно, понять можно. Волна демонстраций продолжала нарастать. Большинство газет подробно описывали вчерашний митинг и шествие, в котором приняли участие более трехсот тысяч человек. Левые газеты писали об эксцессах при разгоне вечерних демонстраций, о грубости полиции. Некоторые газеты поместили портрет Траоре в траурной обводке. Однако смысл его последнего выступления был искажен и даже перевран. Заголовки кричали: «Создатель ядерных боеголовок за всеобщее разоружение», «Жизнь и сама планета под угрозой». Но истоки угрозы и сущность предупреждения, сделанного Гуледом Траоре, либо прошли мимо внимания журналистов, либо были исключены из репортажей.
Агийэр подумал, что сообщения в прессе и по телевидению о его сегодняшнем докладе на конференции существенно прояснят и дополнят картину.
В дверь постучали. Официант-негр принес поднос с кофе и небольшой белый конверт.
— Приказано передать сеньору, — сказал он, вручая с поклоном конверт Агийэру.
В конверте находилась визитная карточка с золотым обрезом. «Абраам Иеремия Хэбст-старший», — прочел Агийэр. На обратной стороне небрежным корявым почерком было приписано: «Хочу побеседовать с вами. Предлагаю встретиться вечером во время банкета». Ниже дата и время. Агийэр глянул на часы. Приписка была сделана двадцать минут назад.
— Вы не знаете, кто этот господин? — спросил Агийэр, протягивая карточку официанту.
Тот приоткрыл в улыбке крупные белые зубы.
— Господин Хэбст? Его все знают. Казино, журналы, газеты, кино, телевидение. Очень богатый человек. — Официант зажмурился и покачал головой. — Очень. Отели... Этот тоже и еще кое-что...
— Понятно, — сказал Агийэр, беря чашку с кофе. — Благодарю вас, друг мой!
Официант исчез, бесшумно притворив дверь.
«Интересно, зачем я понадобился этому Хэбсту, — размышлял Агийэр, потягивая маленькими глотками душистый горячий кофе. — Захотел узнать подробности? Богачи должны всполошиться больше тех, кому, кроме жизни, терять нечего... Подобный разговор едва ли доставит удовольствие. Этого типа даже не интересует мое согласие.
Но, в конце концов, для пользы дела можно говорить с каждым, кто способен понять человеческий язык»...
Агийэр допил кофе и включил телевизор. Показывали какой-то дурацкий детектив, в котором все сразу было ясно. Реклама, чередующаяся со стрельбой и погонями, была так спрепарирована, что могла отравить козла, выкормленного битым стеклом и колючей проволокой. Агийэр переключил программу. Аскетического вида духовный с безумными глазами призывал любить ближних, каяться и не забывать о нуждах своего прихода. Еще поворот переключателя. Розовощекий, атлетически сложенный недоросль распространяется о вкусовых качествах и калорийности кукурузных хлопьев, поджаренных по методу «Братьев Симеон и К°». Агийэр покачал головой и выключил телевизор. Прилег на диван. До начала банкета оставалось полтора часа.
* * *
Ровно в семь Агийэр спустился в банкетный зал. Гостей было еще немного. Подошел официант с подносом коктейлей. Агийэр выбрал крепкий с дольками лимона, отпил глоток и огляделся. Возле окна, держа в руках фужеры, стояли Джон Стоун и Мейзинг. Мейзинг издали кивнул И поманил пальцем. Приближаясь к ним, Агийэр заметил движение Стоуна; тот хотел уйти, но Мейзинг придержал его, взяв под руку.
— Ну что, возмутитель спокойствия, — спросил Мейзинг, улыбаясь, — как самочувствие? Взорвал нам финал конференции.
— Самочувствие именно такое, как вы предполагаете, — без улыбки ответил Агийэр. — Ничего подобного не мог бы и вообразить.
— Вообразить, пожалуй, можно было, — ядовито заметил Стоун. — Половина Америки обезумела...
— Лучшая половина, не так ли, Освальдо? — снова улыбнулся Мейзинг.
Агийэр молча пожал плечами.
— Разумеется, — кивнул Стоун, — коллега предпочитает именно ту половину.
— Я на стороне здравомыслящих, — устало сказал Агийэр. — Об этом и попытался говорить в докладе.
— Его первая часть превосходна, — объявил Мейзинг, смакуя коктейль. — Фундаментальный вклад в теорию сверхновых. Поздравляю.
— А второй не следовало касаться, — добавил Стоун, — и все обошлось бы.
— Нет, — решительно возразил Мейзинг. — Провокация была хорошо подготовлена. Если бы Освальдо ограничился первой частью, ему пришлось бы отвечать на множество вопросов. В сложившейся ситуации взрыв был неизбежен.
— Поймите, — смуглое лицо Агийэра искривила судорога, — я не мог поступить иначе, зная о гибели Траоре.
— Действительно автомобильная катастрофа? — прищурился Стоун.
— Так написано в газетах, — Агийэр сделал долгую паузу. А сегодня днем шериф сказал мне, что это убийство.
— Вы были у шерифа?
— Он... пригласил меня и... посоветовал... как можно скорее вернуться в Пуэрто-Рико.
— Что за чушь! — воскликнул Мейзинг. — Давать подобные советы отнюдь не входит в его компетенцию.
— Нет, почему же, — заметил Стоун, сделав глоток коктейля. — Шериф Джонсон печется о спокойствии в своем штате.
— Ерунда! — Мейзинг протянул пустой фужер проходившему мимо официанту и взял другой. — Одним сторонником разоружения больше, одним меньше. Дело ведь не в этом.
— Конечно. Шериф имеет в виду идеи коллеги Агийэра. А они бензин в костры демонстраций и сало за воротник всем, кто делает бизнес на военных заказах.
— Что изменится, если коллега Агийэр уедет к себе в Аресибо? Птичка уже выпорхнула, ее не поймаешь.
— Я решительно против коктейля науки с политикой, — резко сказал Стоун. — Те, кто идут на такое, — глупцы или... авантюристы.
— А те, кто работает на военно-промышленный комплекс? — вспыхнул Агийэр.
— В моем представлении — патриоты.
— Даже если результат их научных открытий грозит всеобщим уничтожением?
