На форсажный дебют Джанни мы отправились все вместе, и более десятка вроде бы вполне взрослых людей уселись среди визжащих подростков. Дым, вспышки, цветовые эффекты, жужжание оснащенной сенсорами одежды и бижутерии, люди, впадающие в экстаз, и люди, теряющие сознание, — все это сумасшествие наводило на мысли о Вавилоне перед его концом, но мы упорно продолжали ждать. Среди нас то и дело появлялись подростки, продававшие слайс, марихуану и кокаин. Сам я ничего не покупал, но, кажется, кое-кто из моих сотрудников «приобщился». Я закрыл глаза, пытаясь уйти в себя от всех этих ритмов, воздействующих на подсознание эффектов и ультразвуков, которые обрушивали на нас одна группа за другой. Признаться, я даже не мог отличить их друг от друга. Наконец, после многочасового ожидания объявили выход "Святых духов".
Но перерыв затягивался. Время шло.
Подростки, по уши напичканные всякой дурью и обалдевшие от музыки, сначала не обращали на это внимания. Однако когда прошло уже более получаса, они принялись свистеть, бросаться всем, что попадало под руки, и топать. Я посмотрел на Сэма, Сэм на меня. Нелла Брандон что-то обеспокоенно бормотала.
Потом откуда-то вынырнула Мелисса, потянула меня за рукав и зашептала:
— Доктор Ливис, вам нужно пройти за сцену. Мистер Хоугланд, вам тоже. И вам, доктор Брандон.
Говорят, когда боишься самого худшего, правильнее всего не давать своим страхам волю. Но пробираясь по переходам «Квонча» к зоне, отведенной музыкантам, я невольно представлял себе, что обвешанный аппаратурой Джанни лежит где-то там за кулисами, раскинув руки, высунув язык и закатив неподвижные глаза. Что он умер от слишком большой дозы слайса. И весь наш сказочный проект рушится в одно это безумное мгновение… Наконец, мы оказались на месте. Метались «Духи», лихорадочно о чем-то совещались служащие «Квонча», подростки в полной боевой раскраске заглядывали за кулисы, пытаясь просочиться мимо кордона охранников. Джанни, весь увешанный аппаратурой, действительно лежал на полу: без рубашки, неподвижные глаза навыкате, язык высунут, на коже, покрывшейся матовыми багровыми пятнами, капельки пота. Нелла Брандон, растолкав всех, упала на колени перед Джанни. Один из «Духов» произнес, ни к кому не обращаясь:
— Он здорово нервничал… Ну и слайсовал все больше и больше… Мы никак не могли его остановить…
Нелла взглянула на меня. Лицо ее стало совсем бледным.
— Мертв? — спросил я.
Она кивнула, все еще прижимая к обмякшей руке Джанни пневмошприц и надеясь с помощью инъекции вернуть его к жизни.
Но даже в 2008 году «мертв» означает мертв.
Позже Мелисса сказала сквозь слезы:
— Разве вы не видите? Умереть молодым — это его судьба. Если он не смог умереть в 1736, ему ничего не оставалось, как быстро умереть здесь. У него просто не было выбора.
А я думал о биографическом исследовании, где про Джанни среди всего прочего говорилось: "Слабое здоровье и ранняя кончина композитора объясняются, возможно, его пресловутым распутством". И в памяти моей звучал голос Сэма Хоугланда: "Никому не дано выйти из характера надолго, и настоящий Перголези возьмет верх". Да. Теперь я вижу, что Джанни так и остался на пересекающемся со смертью курсе: выхватив его из восемнадцатого века, мы только оттянули кончину на несколько месяцев. Стремление к саморазрушению осталось прежним, и перемена окружения ничего не изменила.
Но если это действительно так — если, как сказала Мелисса, всем управляет судьба, — стоит ли пытаться еще раз? Стоит ли протягиваться в прошлое за еще одним молодым гением, умершим слишком рано — за По или Караваджо, или Рембо, или Китсом, чтобы дать ему второй шанс, который мы надеялись дать Джанни? А затем наблюдать, как он возвращается к уготованной ему судьбе, умирая второй раз? Взять из прошлого Моцарта, как предлагал Сэм? Или Бенвенуто Челлини? У нашего невода неограниченные возможности. Нам подвластно все прошлое. Но если мы перенесем сюда еще кого-нибудь, а он столь же своенравно и беспечно отправит себя в уготованную судьбой пропасть, что мы приобретем? Чего добьемся? Чем обернется это для нас и для него? Я думаю о Джанни, который мечтал стать наконец известным и богатым, и вижу его распростертым на полу. Неужели Шелли снова утонет? А Ван Гог прямо у нас на глазах отрежет себе второе ухо?
Возможно, кто-то более зрелый окажется не столь подвержен риску? Эль Греко, например, Сервантес, Шекспир? Но не исключено, что тогда нам доведется увидеть Шекспира, продающегося в Голливуд, Эль Греко, окопавшегося в какой-нибудь доходной картинной галерее, и Сервантеса, который обсуждает со своим литературным агентом наиболее ловкий способ добиться скидки с налогов. Да или нет? Я смотрю на "временнОй ковш". Мое отражение смотрит на меня. Сейчас уже слишком поздно рассуждать обо всем этом, друзья мои. Затрачены годы жизни и миллиарды долларов, сорваны печати с тайн времени, а странная одиссея молодого гения оборвалась на полу за кулисами «Квонча». Ради чего? Ради чего? Ради чего? Однако теперь мы просто не сможем забросить эксперимент, верно?
Верно?
Я смотрю на «ковш». Мое отражение смотрит на меня.
[49] Перевод Н.Галь.
Накануне вечером закат был кроваво-красен, и потому полковник Джон Диволл провел прескверную ночь. Атмосфера планеты Маркин не способствует красным закатам, но изредка, если свет голубого солнца рассеивался лучше обычного, они все же случались. А жители планеты считают красный закат предвестием беды. Полковник Диволл возглавлял на Маркине научно-просветительное и военное представительство Земли и, сам скорее человек науки, чем военный, склонен был согласиться с маркинцами, что красный закат сулит неприятности.
Диволл — высокий, ладно скроенный, статный, у него ясный, проницательный взгляд и четкие движения заправского военного. Он усердно и не без успеха изображает властного командира, и подчиненные верят этому обличью, уважают его и побаиваются.
Его научная специальность — антропология. Получить еще и военное образование он надумал позже, но это была удачная мысль: потому-то он и стал начальником миссии на планете Маркин. Департамент Внеземных Дел требовал, чтобы все миссии на планетах со сравнительно неразвитой цивилизацией состояли из военных и возглавлялись военными — но, рассуждал Диволл, пока я играю роль бравого вояки, кто распознает, что на самом деле я не такой? Маркин — довольно мирная планета. Здешние жители — народ разумный, технология у них не бог весть какая, но культура довольно высокая, и с ними совсем не трудно поддерживать отношения на равных.
