Хет не понимал, каким образом она надеется помочь ему. Теперь, когда Сонет Риатен умер, какое значение мог иметь Хранитель из его семьи? Ликторы вели их по другой лестнице, и Илин остановилась. Дальше идти ей не полагалось.
Лестница осталась позади. Хета повели по анфиладе комнат — просторных и красивых, но почти без мебели и других предметов практического назначения, как будто они служили только для показа. Впечатление было такое, что тут нет даже настоящих стен, что их заменяют разделяющие комнаты каменные решетки, открывающие свободный доступ свету и воздуху. Двери заменялись бронзовыми и медными сетками и ширмами. Колонны были высечены из розового мрамора и порфирита. На всем пути они не встретили ни одного человека.
Наконец Венге остановился в комнате, которая была не лучше и не хуже остальных, но с той разницей, что одна из стен имела высоту лишь по пояс, а за ней находился пышный атриум со множеством кустарников и даже деревьев, растущих в изящных горшках. Среди всей этой зелени било несколько фонтанов. Там и сям виднелись небольшие диванчики и кресла, обитые шелком с золотой вышивкой.
Комната была пуста, если не считать Аристая Констанса, который нетерпеливо расхаживал взад и вперед, похожий на черного призрака, каким-то образом проникшего в эту раззолоченную комнату.
Констанс пошел навстречу, и Хет поглядел на него без всякого удовольствия.
— Должен был бы давно понять, что все это из-за тебя!
— Итак, я — проклятие всей твоей жизни? — сказал Констанс, останавливаясь перед ним на расстоянии протянутой руки.
Ликторы и даже архикоммандор Венге из осторожности отступили назад, не желая участвовать в этом столкновении. Констанс тоже после своих приключений выглядел не хуже, но, имея дело с ним, вообще никогда нельзя было сказать что-либо определенное.
— Как тебе удалось бежать из Коридора?
— Он был Строитель, — ответил Хет, не зная, как еще можно объяснить случившееся.
— Понятно. — Слово прозвучало так, будто Констанс действительно все понял. — Тебе, может, интересно узнать, что Чудо уже не совершает чудес. К тому времени, когда мы вернулись из Останца, оно перестало испускать свет.
Хет принял это известие одновременно и как потерю, и как облегчение. Чудо было дивным явлением, но его роль была исчерпана.
— Значит, все кончилось, — сказал Хет.
— С этим можно согласиться.
Комната была темноватая, несмотря на атриум и сквозные стены.
— А тогда зачем я здесь? — потребовал Хет объяснения.
— А тебе не приходило в голову, что это может быть знаком благодарности?
Испытывая отвращение к шуткам такого рода, Хет отвернулся и увидел, что стоит перед древней фреской. Она была очень большая, покрывала всю стену и отличалась прекрасной сохранностью, хотя сам ее сюжет не был столь редким, как на фреске, над которой работал Арад-еделк. Это был морской пейзаж, изображавший скалистый мыс, который легко мог бы оказаться тем самым горным массивом, где стоит Чаризат. Мыс был окружен пенящейся темной водой под небом, покрытым серыми клубящимися тучами. Более близкое знакомство с фреской, вероятно, позволило бы определить династию, при которой она была создана. Тот, кто реставрировал эту фреску, воздержался от соблазна вставить в нее по периферии новые изразцы на место утерянных и заполнить таким образом пробелы. Там проступал просто грубый камень стены.
Хет сам не знал, сколько времени он рассматривал фреску, пока сильная рука не взяла его за подбородок и не повернула его голову к Констансу, внимательно смотревшему на него.
— Должен признаться, что благодарность мне тоже в голову не приходила, — сказал Хранитель. — Ты болен.
Хет вырвался и шагнул назад.
— Нет. — Отрицание было чисто автоматическим и Констанса ничуть не убедило. Большие двойные двери в дальнем конце комнаты начали раскрываться, и Хранитель повернулся к ним. Хет не помнил точно, что произошло потом. Комната, освещенная теплым солнечным светом, вдруг потемнела, а стены стали валиться друг на друга. Потом он увидел, что лежит на полу.
Чьи-то шаги приблизились к нему, и голос сказал:
— Он жутко выглядит. Что ты с ним сделал? — Голос принадлежал старику, к тому же склочному и рассерженному.
— Ничего я ему не сделал! — Констанс тоже был несколько рассержен.
Хет лежал, вытянувшись на спине, и тесный контакт с прохладным мраморным полом немного оживил его. Он чуть-чуть приоткрыл глаза, надеясь, что этого никто не заметит.
Человек, стоявший над ним, должно быть, был сам Электор. Ростом он был невелик — совсем уроженец какого-нибудь нижнего яруса. Хет видел его ясно, невзирая на угол, под которым приходилось смотреть. Был Электор к тому же толст, а его черты выглядели куда хуже в жизни, нежели на монетах. В них не замечалось и капли красоты, которая ассоциируется с классом патрициев. Его одежда из тонкого золотистого шелка окаймлялась широкой полосой золотой вышивки, но драгоценностей Электор носил меньше, чем Главный Управитель дворца. Что ж, это был, строго говоря, его дом, и поскольку законы он издавал сам, то и делать мог все, что пожелает.
И тут Хет заметил, что Электор, вероятно, уловив, как дрогнули веки Хета, пристально следит за ним. Потом Электор фыркнул и отвернулся.
Хет осторожно сел. Гул в его голове все усиливался, что здорово мешало думать. Он не имел ни малейшего представления о правилах этикета, хотя и подозревал, что как человек, не имеющий гражданства, он в любом случае должен валяться на полу. Несколько ликторов Венге, вооруженных жезлами, стояли рядом с ним, и он знал, что если он сделает одно неверное движение, то немедленно понесет неотвратимое наказание.
В комнате были еще люди — патриции и, должно быть, несмотря на богатство их одежд, слуги. Все они были в чадрах, но их глаза изучали Хета с разными степенями отвращения, удивления и насмешки. «Не думай о них, сказал себе Хет. — Думай только о себе». Констанс примостился на низенькой перегородке, отделяющей атриум, и выглядел так, будто собирался насладиться представлением. Не важно, что делает Констанс. Хет не собирался ждать от него помощи. Электор присел на ближайший диван. Его острые старые глаза смотрели не на Хета, который обрадовался этой передышке, а на одного из патрициев.
И будто продолжая прерванный разговор, патриций сказал:
— Я совершенно не удовлетворен отчетом о смерти наследницы.
Хет тут же узнал этот голос. Последний раз он слышал его, когда патриций кричал на Констанса в Цитадели. Это был тот патриций, которого сопровождал Венге. Сейчас он размахивал руками, явно стараясь в чем-то убедить слушателей.
