Но вскоре дистанционные методы себя исчерпали. Последние открытия астрономов уже не имели сенсационной окраски и сводились главным образом к описанию эффектов, проявление которых было связано с другими типами космоструктур. Вокруг внешней оболочки нуменала наблюдались коронные разряды, что свидетельствовало о громадной электрической напряженности ксеноида относительно среды. Он и сам светился, причем разными цветами, иногда сразу в несколько цветов — кругами. Но бывало и угасал, месяцами ничем себя не выдавая. Особенно яркие вспышки предшествовали фазовым переходам при материализации и дематериализации, периодичность которых составляла около трех лет. Иногда он «кашлял» и «плевался» материей, которая затем растекалась по энвиату в виде линейных (нити, дуги, змеи) и нелинейных (ракушки, сферы, ксеноформы) структур.
Вообще-то туда не надо было соваться. Это Шлейсер понял, когда ситуация вышла из-под контроля и от него уже ничего не зависело. Кто бы мог подумать, что в самый ответственный момент артинатор будет выведен из строя, а «Ясон» окажется во власти неподконтрольной кампиорам стихии. Никто не подозревал о существовании там дискретной скалярно-векторной, а главное нигде ранее не встречающейся сверханомальной зоны, порожденной сопряжением набора впрессованных в геометрию надугольных связей разнодействующих констант. Как впоследствии выяснилось, именно там проходил раздел либо двух независимых континуумов, либо разнополюсных и противоположно диссимметрированных частей одной и той же пространственной развертки. Нуменал же был производным этой зоны метастабильности, этаким квазипространственным отторженцем, мегаиндикатором, отражающим активизацию или затухание протекающих в ту или иную сторону ультрапроцессов.
Зачем, вопреки правилу искать планеты-экстра исключительно в пределах так называемых «поясов жизни», была организована экспедиция на этот богомерзкий нуменал? Тем более, что никаких планет у него и в помине не было.
Сложно сказать. По информации, просочившейся из кулуаров, выходило так, будто глава ДИПРОЗАМа Филипп Казарец фактически лоббировал в Гексумвирате финансирование этого проекта за счет спейсрезерва.
Но были и те, кто выступал против. Например, Гален Маштар, эксперт одной из служб альтернативной косморазведки предупреждал о крайней степени непредсказуемости этого особо выдающегося нуменала.
Да, аналогов ему действительно не было. По заключению Маштара все когда-либо случившиеся инфортационные сбои, в том числе и трансформации космиян в экзотов, связаны с ксеноидами куда менее инфернальными. Его поддерживал ряд специалистов, разбирающихся в тонкостях нетривиальной астрофизики, а также группа консерваторов Терра-Конгреста. В противовес Казарцу выдвигались различные доводы. Нуменал сопоставляли с закамуфлированной чернодой, скрытая масса которой составляет десятки миллионов солнечных масс, сравнивали его с гигантским TR-каналом, фильера которого раскачивается в режиме сообщающихся континуумов. Были и те, кто считал его мегаструктурным полиформом — проводником в многомерный мир, а может и в сам безмериум.
Были и другие мнения. Но Казарец оказался сильнее. Там где пахнет большими деньгами, здравый смысл часто оказывается не у дел. Был бы жив редастр Дарбенд, наверное он не допустил бы подобной авантюры. Или по крайней мере принял меры, чтобы отвести свою дочь Сету, а значит и весь экипаж от участия в этом мероприятии.
Но вышло по-другому. Сперва Шлейсеру предложили программу, по значимости которой ничего равного в ГУРСе еще не было. Потом загорелся Снарт. После солнечной эпопеи и размышлениями над так и не разгаданными посылами излучения из асторга NGS-4215М, он всерьез озадачился проблемой меганоида. А неоднократные встречи с частично оправившимся после реабилитации Хартаном (к сожалению, этот период длился недолго), даже несмотря на фантасмагорический расклад его мыслей, наполнили универсала уверенностью в существовании высших космических сил. Не последнюю роль в этой истории сыграло и тщеславие самих космиадоров. В то время как раз завершились испытания более совершенного «Сейджа» Тибердина с гравитационным телескопом, а почти равнозначный ему «Эйдос» Лифеева уже несколько циклов рассекал эмердженту вакуума. Но выбор пал на Шлейсера и его команду. А они уже не смогли отказать судьбе…
Деконтаминация и развертка аллоскафа произошли в пределах заданных координат и в рамках системного времени. Здесь, накапливая информацию, он должен был находиться до тех пор, пока экипаж не восстановится и не разработает программу дальнейших действий.
Насыщенность пространства астроформами в том направлении, откуда они заявились, оказалась примерно такой, как и предполагалось, а волновое марево, оставшееся от целой группы уже несуществующих соседей нуменала, исинт расценил как следствие релаксации после разразившейся когда-то в этой части энвиата катастрофы. Однако сам звездный узор изменился до неузнаваемости. Да и узор ли это был?.. Ни рукав «Д», ни микроволюту МК-3-12, ни собственно энвиат как таковой распознать было невозможно. В рисунке заново сформировавшихся созвездий опорные светила если и угадывались, то лишь по спектральным отпечаткам. Кляксы дальних небулярных полей сложились в замысловатые космоглифы. И каждый из этих мегаскопических образов, казалось, отражал исходящую от нуменала надмерность. Изменилось все. Обновился не только горизонт событий. Окружение, в том числе и ближнее, демонстрировало не просто более высокую или низкую степень сложности, а вовсе иной, качественно отличный от известного уровень организации.
— Сета, как ты? — подал голос Шлейсер, заметив тень выпутывающейся из лианариума гиберсистемы инфорт-навигатора.
— Лу-у-ч-ше не спра-а-шивай, — паралич голосовых связок еще не давал ей возможность связно говорить.
Командный отсек, где собственно и размещались перед стартом инфорнавты, постепенно оживал. Включались датчики, регистраторы, аналитические системы. Осветились, извещая о готовности к работе таблоиды и мониторы. Артинатор вот-вот готов был приступить к обработке первой партии поступивших на борт сведений.
— По-о-смотри ка-а-кая красота, — попытался он отвлечь ее от мучительного сенситива, невольно испытывая такой же, недавно пережитый спазм.
— Ни-и-чего хорошего.
Сета как всегда восстанавливалась тяжелее всех. Пытаясь привести себя в порядок, она отметилась в зеркале. Боже! Стать, необычная даже по меркам прежних ретрансляций — уродосодержащее начало убогоносителя признаков жизни. Глянула на Шлейсера… на остальных, уже пришедших в чувство… Да! Картина — страшней не придумаешь! Наверное, грешники в аду выглядят краше.
