- Гвозди пели - тиннннн...
- Жуть!..
- Он только скосил глаза на свою левую руку: больно, мол... Все глаза мира уставились на его лицо! Кровь... горячая Жорина кровь брызнула вдруг так роскошно и крепко, так старательно... оросив всех вокруг... как шампанским, как победительным шампанским победителя автогонки, шипя и печатая и печатая, словно клеймя Жориным клеймом... Всех! У меня до сих пор на футболке те кровавые крапинки, точно...
- У тебя?! - Лена просто ест меня взглядом.
- У меня, - говорю я, - а что?.. На футболке... Показать?
- Но...
Я достаю футболку из сумки:
- Вот, смотри...
Я тычу футболку с красными пятнышками Жориной крови прямо под нос Лене.
- Рест, ты в своём уме?
- Да, - твёрдо говорю я, - в чьём же ещё?
- Нооо...
- Лен, я не конь!
- Но... ты... был... свидетелем...
Лена умолкает и вопросительно смотрит на меня, не мигая. Приходится признаваться:
- Ну не то чтобы... Все телекамеры мира, понимаешь, это... как бы это тебе... Это как эмпатия - ты как бы сам участвуешь... Силой воображения и преображения... Понимаешь?..
- А футболка?..
- Что?
- А Жорина кровь? Значит, ты был не только...
- Что?
- Но соучастником!
Да знаю, я знаю! Не только, не только! Но я пока в эту тайну не хочу посвящать даже Лену. Не то она... Не то мы... Нет-нет! Не теперь, не сейчас!..
- Ну каким соучастником! - говорю я, - просто... Просто я...
Просто я не готов сейчас об этом рассказывать - скоро рассвет! Хотя бы часок-другой вздремнуть до того, как...
- Дорасскажу в Турее, - мирно произношу я, - давай спать.
И уж какой же тут сон?!
Тииинннн...
Звон на весь мир...
(Тинка - вот ведь где соль...).
- Не помню, где я, - говорю я потом, - куда я задевал...
- Вот, - говорит Лена, подавая мне очки, - ты как всегда оставил их...
- Ага, спасибо. Так что?
- И что Жора? Зачем тебе очки?
- Я должен дописать.
- И что Жора? - снова спрашивает Лена. - Я сама допишу.
Прекрасно! И теперь мне очки не нужны!
- Жора, - говорю я, - Жора... Да-да...
Уже третий день, как мы в Турее, но я до сих пор так и не выполнил своего обещания: дорассказать о распятии.
- Рассказывай, - говорит Лена. И включает диктофон.
Мы лежим в стоге сена...
- Да-да, - говорю я, жуя травинку, - значит так... Жора... Жору... Крест тогда ещё не успели поставить на попа... Когда раздался первый звук удара молотка по гвоздю (тиннн!...), Жора просто повернул голову в сторону звука. И даже, когда брызнули первые капли крови на футболку...
- На какую футболку?
- На мою. Я же показывал тебе! И на футболку, и на всех, кто разинув рты...
- Но ты говорил, что тебя там не было...
- Было-не было... А где же я был?
- Играл в шахматы! Или в футбол... Да мало ли в какие игры ты играешь, спасаясь одиночеством. Я знаю, что мог даже...
- Мог!.. Послушай, Лена дорогая...
- Слушаю, слушаю. Я тебя внимательно слушаю!
Лена даже усаживается поудобнее в нашем стогу, чтобы лучше видеть мои глаза.
- Лен, - произношу я тихо, - ну какие могут быть игры, когда распинают твоего лучшего... Даже не друга! Учителя, я бы сказал, учителя и, конечно, друга, друга... Больше чем друга! И учителя... Я до сих пор не могу взять в толк, кем для меня является твой Жора! Просто - лучший! Понимаешь, - лучший из лучших! А ты говоришь - «шахматы». Какие к чёрту «шахматы»?!
- Понимаю...
- Так вот, когда «тинннул» первый гвоздь в левую ладонь...
- Ты говорил в правую.
- Да? Да какая разница! ...и кровь оросила всех жаждущих крови, Жора лишь посмотрел на свою изувеченную ладонь с каким-то сожалением, мол, что же вы, черти, делаете, он же не мог даже пошевелить рукой, спутанный скотчем, как бинтами с головы до ног, как мумия Тутанхамона. Или Рамзеса. Но живая... Я видел, как живы были...
- Ты видел?
- Вот этими глазами, как были живы его пальцы, пальцы... И только пальцы, его крепкие длинные пальцы с обкусанными ногтями зашевелились, встав на дыбы, как клешни краба... Ни окрика, ни вскрика... Да и с чего бы?! Проткнули гвоздём ладонь - э-ка невидаль!..
Я помню, как Жора учил меня терпеть боль. Учил! Физическую боль он вообще не замечал! Когда кровь хлестала... Он научил меня превозмогать такую боль, такую боль... Скажем, предательство... Или... Никакая рана не сравнима с раной души. Рана кожи заживёт и забудется, рана же души - жива всегда! Она даже не рубцуется... Кровит постоянно... Тина как-то сказала...
- А что Тина, - спрашивает Лена - как она отнеслась к распятию.
- Какая? - спрашиваю я.
- Что - «Какая»? Их что у вас было... пруд пруди? Ваша Тина. Какая же ещё?!
Лена злится. С недавних пор она, по природе своей терпеливая и во многом уступчивая, не совсем разделяет наши поступки. Вдвоём мы провели немало времени, и все эти дни она с нескрываемым восторгом и восхищением выслушивала мой рассказ о том, как мы строили новый мир, новую, нам казалось, совершенную жизнь... Мы добрались до промысла Божьего... И вот с этого момента... Лена не совсем принимала наш подвиг - клонирование Иисуса. Я стал замечать, как она ёжилась и сторонилась меня, когда я развивал эту тему. Более того, некоторые мои подробности из строительства Пирамиды она стала принимать в штыки. Будучи наделённой талантом чувствовать насилие над природой, Лена старалась избегать меня, убегая как от огня. И за это я обязан ей огромной благодарностью! Как только я это замечал, я душил в себе низменные порывы свой очерствелой души - менял тему или старался рассказывать не столь экзальтированным языком, как делал это прежде. Но бывало и срывался на крик:
- Какая, какая?!
Лена в таких случаях, чтобы не омрачать мгновение, улыбалась своей доброжелательной мягкой улыбкой, и я тотчас притишивал тон.
- Я же рассказывал, - говорю я, - что у нас было... Есть!.. У нас есть две Тины, две - раз и два! Тина та, кто...
- Как же вы их различаете, - спрашивает Лена, - раз... и два?..
- Да как?! А как отличают звезду от лампочки, Моцарта от Макаревича, Ван Гога от... Как отличают?.. Так! Ты же знаешь, что...
- Да знаю я, Рестик, знаю, - улыбаясь и прикоснувшись рукой к моему плечу, - произносит Лена, - раз... и два! Мне интересно, как вела себя ваша, клонированная Тина, Тина-два.
- Тина-два?
- Я полагаю, что Тина-раз это настоящая Тина. Не ваша!
- Не наша?
- Конечно, не ваша! Ваша та, которую ты сам, придумал, сконструировал и слепил... искусственная, иллюзорная, та, которую вам удалось клонировать - кукла!
- Кукла?!
- Ну да! Такая же, как и все ваши гильгамеши-навуходоносоры-клеопатры-наполеоны-ленины-сталины-ергинцы... Или как там их?..
- Как там их?
- Ергинцы или Чергинцы? - Спрашивает Лена. - Ты их то так называешь, то этак...
- Не имеет значения - плесень, планктон, пиявки и мокрицы... Планарии!.. Что же касается Тины, она...
- Точно такая же, как все эти ваши болванчики, что выползли на свет божий из вашей стеклянной «Милашки», гомункулосы, которыми вы вдруг захотели ухайдакать всё человечество.
- Ухайдакать?!
Лена впервые за все эти годы вдруг выразилась в таком неуважительном тоне.
- Ухайдакать?! - переспросил я.
Лена ничего не ответила, но и не улыбнулась навстречу.
- Понимаешь...
Я не знал, что на это сказать.
- Так какая же Тина есть Тина? - спросила Лена. Чтобы вывести меня из ступора. - Вам бы следовало их хоть как-нибудь различать. По крайней мере - тебе! Тина-раз, Тина-два... Они же не схожи как две капли воды! Наверняка есть различия, по которым ты легко... И зачем вы её вообще клонировали?
- Зачем? Как зачем? Ясно зачем...
- Зачем же?
Я не знаю, что на это ответить! Я только смотрю на Лену - как так зачем?
- Ясно зачем, - уверенно говорю я, - чтобы не ослепнуть!
Теперь Лена смотрит на меня с удивлением.
- Чтобы рассмотреть её получше, привыкнуть к ней, узнать её, сделать другом... Чтобы...
- Чтобы что?
- Чтобы, когда она явится к нам в полной своей красе, - говорю я, - не ослепнуть!
- В полной красе?
- Чтобы приблизившись к ней, прикоснувшись, - говорю я, - не растаять...
- Не растаять? - Лена не понимает.
- Как Икар! - киваю я, - приблизившись к Солнцу!
Теперь мы молчим. Я и сам поражён своим вымыслом: Тина - Солнце! Ничего худшего я придумать не смог. И куда уж лучше!
Тина - как свет! Как источник жизни... Нет-нет, это - немыслимо!..
- Понимаю, - наконец, произносит Лена.
А я думаю, не чересчур ли я замахнулся на Тину самим Солнцем!
- И ты можешь сказать, как вы их различали? Есть какие-то признаки, по которым...
- Запросто! - восклицаю я.
- Вот, - говорит Лена. - И какие же?
Я знаю какие! Никто не знает! Я знаю! Даже Жора их путал... Хотя я не совсем уверен. Нет, он уверенно отличал Тину от Тины. Как же, как же: есть Тина и есть Тина! Он ни разу не ошибся. А со мной случалось. Конфузился. Потом я, конечно, научился. Собственно, ничему и не надо было учиться: во-первых - запах, немыслимый аромат, тссс... Даже если бы мне залепили ноздри глиной или цементом или залили воском или даже свинцом, я бы узнал этот дурман живой Тины - кожей... Я бы расслышал его через тысячу верст! Я бы рассмотрел его в абсолютной темноте, даже в самой чёрной дыре Вселенной! Так пахнут... богини... И еще не придумано слов, не намешано красок, чтобы расписать этот Тинин запах.
