Вид у парнишки был скорее подавленный, чем убежденный. Он так ссутулился, что согнулся почти пополам. Майлз снова откинулся на спинку стула и устало махнул рукой:
— Иди играй, мальчик.
Зеда не понадобилось уговаривать. Он и его приятели кинулись за дом, словно выпущенные из катапульты.
Майлз стучал пальцами по стулу и хмурился. Ни Пим, ни Ди не осмеливались нарушить молчание.
— Эти горцы — дремучие невежды, — наконец решился сказать сержант.
— Эти горцы — мои люди, Пим. Их невежество — это мой позор, позор моего дома.
Как получилось, мрачно размышлял он, что вся эта каша стала вдруг его собственной? Ведь не он же ее заварил. А с исторической точки зрения…
— По крайней мере их продолжающееся невежество, — уточнил Майлз, не испытав при этом никакого облегчения; вина по-прежнему давила на него тяжелым грузом. — Неужели это так сложно понять? «Вам больше не надо убивать ваших детей». Казалось бы — чего проще! Ведь не требуем же мы от них знания космонавигации в пятимерном пространстве! — добавил он, вспомнив, чем мучили его последний семестр в академии.
— Им нелегко, — пожал плечами доктор Ди. — Правительство издает законы, а этим людям каждую минуту приходится испытывать их на собственной шкуре. Они очень бедны, при этом вынуждены делиться своими скудными доходами с теми, кто намного богаче их. Старые правила кажутся им гораздо разумнее. В сущности, нам самим неясно, сколько реформ мы можем себе позволить, слепо подражая галактике.
«Интересно, как ты определяешь богатого человека, Ди?» — подумал Майлз.
— Но все-таки жизнь улучшается, — произнес он вслух. — Даже здесь уже не бывает голода каждую зиму. Они не одиноки, когда случается неурожай или другая беда. — По имперскому указу пострадавшему району оказывается помощь… У нас улучшается связь. И потом… — Майлз помолчал и закончил не очень убежденно: — Быть может, вы их недооцениваете.
Ди скептически поднял брови. Пим встал, прошелся по крыльцу и на всякий случай провел сканером по зарослям. Майлз повернулся, чтобы взять свой стынущий чай, и заметил какое-то движение в раскрытом окне — там застыла, слушая их, матушка Кейрел. Сколько же она так стоит? Наверное, с той минуты, как он окликнул ее сынишку. Встретив взгляд Майлза, женщина глубоко вздохнула, вытряхнула тряпку, которую держала в руках и, кивнув ему, вернулась к своим делам. Ди, рассеянно наблюдавший за Пимом, ее не заметил.
Кейрел и Алекс пришли только к ужину, оба усталые и запыленные.
— Я отправил на поиски шестерых, — осторожно доложил староста, обращаясь к Майлзу, сидевшему на крыльце. Это крыльцо постепенно превращалось в нечто вроде штаба.
— Похоже, Лэм ушел в заросли. Теперь его оттуда долго не выкурить. Там сотни укромных местечек.
Охотно верю, подумал Майлз.
— А может, парень прячется у кого-нибудь из родственников? — спросил он. — Ведь для того чтобы долго отсиживаться, ему надо бы запастись едой. Они его выдадут, если он появится?
— Трудно сказать. — Кейрел развел руками. — Им будет нелегко пойти на это, милорд.
— Гм.
И сколько же Лэм Журик будет торчать там в зарослях? Ведь вся его жизнь — вся его полетевшая к чертям жизнь — здесь, в Лесной Долине. Майлз задумался над контрастом. Всего несколько недель назад у молодого Лэма было все, о чем только может мечтать деревенский житель: дом, жена, ребенок, благополучие и счастье. А сейчас Лэм — преследуемый беглец, все то немногое, что он имел, исчезло в мгновение ока. Раз его тут ничего не держит, отчего бы парню не удариться в бега? Если ему не к чему возвращаться, станет ли он задерживаться у обломков своей жизни?
Подлинным мучением для Майлза стала мысль о полиции, которую можно вызвать из Хассадара, произнеся всего лишь несколько слов в наручный комм. Может, пора это сделать, пока он не испортил все окончательно? Но… если бы проблему можно было решить простой демонстрацией силы, разве отец запретил бы им лететь сюда на флайере? Майлз сожалел об этом двухдневном пути, который лишил его стремительности, дал время засомневаться. Мог ли граф это предвидеть? Знал ли он что-то такое, что неизвестно Майлзу? Черт подери, не было необходимости искусственно усложнять это испытание, тут и без того хватает трудностей. «Отец хочет, чтобы я вел себя умно, — мрачно размышлял Майлз. — Нет, еще хуже: он хочет, чтобы все здесь увидели, что я поступаю умно». Оставалось лишь молить Бога, чтобы вместо этого не совершить какую-нибудь непоправимую глупость.
— Хорошо, староста Кейрел. На сегодня вы сделали все, что могли. Отдыхайте. Пошлите отдыхать и ваших людей. Вряд ли вы кого-то найдете в темноте.
Пим взялся за сканер, собираясь предложить свои услуги, но Майлз сделал ему знак молчать.
Впоследствии Майлз не смог бы с точностью сказать, в какое мгновение теплый летний вечер перерос в праздник. После ужина начали приходить гости — приятели Кейрела, старшее поколение деревни. Некоторые из них явно были здесь завсегдатаями, регулярно слушающими правительственные новости по приемнику старосты. На Майлза высыпался целый ворох новых имен, и он не имел права забыть хоть одно. Откуда-то появились запыхавшиеся музыканты с самодельными инструментами — видимо, этот оркестрик играл на всех свадьбах и поминках Лесной Долины.
Музыканты расположились посреди двора и заиграли. К ним присоединились певцы, и крыльцо Майлза из штаб-квартиры превратилось в почетную ложу. Трудно сосредоточиться на музыке, когда все собравшиеся наблюдают за тобой. Но Майлз старался. Некоторые песни были серьезными, другие (сыгранные поначалу с осторожностью) — шуточными. Конечно, веселье Майлза иногда становилось чуть притворным, но зрители всегда облегченно вздыхали, услышав его смех.
А одна песня — плач по потерянной любви — была так неотразимо прекрасна, что у Майлза сжалось сердце. Элен… Только сейчас он понял, что и эта рана наконец-то зарубцевалась, оставив после себя лишь томительную печаль. Какое-то время он сидел в сгущающихся сумерках совершенно неподвижно, погрузившись в свои мысли и почти не слыша следующих песен.
Горы принесенной снеди не пропали даром. К счастью, Майлза не заставили расправляться с ними в одиночку. Один раз Майлз перегнулся через перила и посмотрел в конец двора, где стоял Толстый Дурачок, приобретая себе новых друзей. Конька окружила целая толпа молоденьких девушек, которые гладили его, расчесывали ему шерсть, вплетали в гриву и хвост ленты и цветы, кормили разными лакомствами или просто прижимались щеками к теплому шелковистому боку. Блаженно-довольный Дурачок полузакрыл глаза.
