- Как чудно получилось - вчера вечером ехал к тебе на день рождения, а сейчас, полдня спустя, катим в Россию, - немного ошарашенно произнес Кирилл и потер лицо, будто пытался проснуться. - Ты вот вообще думал, что в ближайшее время поедешь на восток? Тем более так, с бухты-барахты?
- Не-а, - помотал головой Сеня. - Какой там, деньги-то я ведь не печатаю. Дорого, далеко, долго... Хотя я иногда жалею, что старики мои после всей этой заварухи не уехали восвояси, а остались здесь.
- А кто уехал-то? Единицы. И правильно. Страну разбомбили, раздербанили на куски, кто в своем уме туда поедет? Там же такое творилось!
У Кирилла зазвонил телефон. Ого, сам шеф звонит! Сева, выходит, не выдержал и 'стукнул', а ведь и сам мог набрать...
- Да, Михал, привет.
- Кирилл, ты в курсе, что у тебя смена идет? - вкрадчиво поинтересовался начальник - такая интонация сулила большую бурю. - А еще на компьютере вирус поймал и не почистил.
И правда, о вирусе Кирилл начисто забыл. Он планировал удалить его к вечеру, когда наступит небольшое облегчение ввиду того, что страны с самыми многочисленными клиентами благополучно заснут.
- В курсе, но, в общем-то, можешь засунуть компьютер с вирусом вместе себе прямо в жопу, - Кирилл не выдержал и расплылся в довольной ухмылке - одна мечта нежданно-негаданно сбылась. - Хотя, пожалуй, никакой вирус не возьмет такую скотину, как ты. Увольняй по статье и перечисляй заработанное на карту. Счастливо! Ах, да, и мамаше своей привет передай - я у нее на тумбочке часы оставил, занесешь завтра не работу и передашь ребятам.
Кирилл не успел договорить, огорошенный такой отповедью начальник бросил трубку после упоминания матери. Арсентий изумленно вылупился на друга, всегда сдержанного и вежливого. Кирилл и сейчас-то говорил спокойно и взвешенно, что сбивало с толку.
- Сеня, выключи-ка трубку свою. Еще не хватало, чтоб нас по ней вести начали. Выключи, выключи. Маме из таксофона позвонишь. А я свою вообще, чтоб ее, выкину.
С помощью еще одного сенсорного датчика Кирилл немного опустил стекло, вышвырнул телефон и вновь закрыл, чтобы не мешать работать климат-контролю. Сеня, поколебавшись, отключил телефон, а затем, под испытующим взглядом друга, вздохнул и тоже выбросил дорогущий девайс в окно.
- Открываются! - воскликнул Кирилл и зашелся полным облегчения смехом.
Сеня неуверенно загоготал за компанию, но быстро иссяк. В его взгляде читалась печаль - он столько копил на этот новомодный смартфон с фруктовой эмблемкой, сшибая деньги со случайных заработков... Кириллу же, наоборот, стало легко и хорошо, как границу провел между гадким старым и неизвестным новым, подвел некую черту. Он с радостным предвкушением понял, что они ступили на долгую и интересную дорогу, и пока совершенно неизвестно, куда она выведет.
17.
Обед принесли на удивление вкусным - суп-солянка, какой часто готовила мама, небольшая порция картофельного пюре с котлетой и салатом, а потом еще и чай с печеньем, сухим, рассыпчатым, имеющим яркий молочный вкус. Проторчав на станции почти сорок минут, Кирилл и Сеня, два горемыки, и не подумали о том, что в дороге вообще-то надо как-то питаться. На двоих у них осталось около ста двадцати евро, почти все у Кирилла, так что с голоду не помрут, но и жировать никак нельзя.
- И чего эта Эва нас так рано на поезд выгнала? - все вопрошал Сеня, с нетерпением глядя на жующего пюре Кирилла. Сам он ел всегда быстро, а Кирилл, наоборот, неторопливо, что Арсентия раздражало еще со школы.
- С запасом, - прожевав, ответил Кирилл. - Вдруг бы в пробку какую встряли, опоздали... На что им такие проблемы?
- Ага, - как-то рассеянно протянул Сеня. - Пойду-ка посплю, что ли. А то ночью глаз не сомкнул, считай.
- Ну, валяй. А я, пожалуй, останусь бдеть.
- Только не перебди.
Сеня расстелил на полке одноразовый комплект белья, не раздеваясь, улегся на него, прикрыл себя покрывалом и почти сразу задремал. И это при том, что он едва умещался на спальное место со своим ростом под метр девяносто пять - пришлось лечь чуть по диагонали. А еще из-под одеяла торчали рваные носки.
Разделавшись с чаем, Кирилл решил выйти в коридор, посмотреть в окно. С их стороны бесконечно тянулся бесконечный лес, плотно подступающий к полотну дорогу, и Кирилл понадеялся, что на противоположной стороне пейзажи могут быть разнообразнее.
Он открыл дверь купе и в последнюю секунду успел замереть с занесенной ногой - мимо прошмыгнул веселый светлый мальчуган лет пяти-шести. Он бежал к выходу, голосил какую-то несуразицу и размахивал руками. Пронесся мимо другого мальчика, выглядевшего немного хмурым и слегка обиженным, и оказался в тамбуре. Следом, улыбаясь и шутливо поругивая мальца, шла мама с легким чемоданом в руке. Говорила она по-литовски. Или по-латышски. Кирилл разницы в этих двух братских языках не улавливал, как не улавливал никто на целой планете, кроме, собственно, жителей Литвы и Латвии.
Поезд подъезжал к Каунасу. Кирилл думал, что он будет долго и заблаговременно снижать скорость, но все вышло иначе - поезд затормозил достаточно быстро, хоть и не резко. Упруго остановился, выпустил нескольких пассажиров, впустил одного нового и спустя две-три минуты продолжил путь.
Мальчик, мимо которого пробежал литовец, тоже вышел в коридор. Он встал возле окна, находившегося на уровне его глаз, и посмотрел на Кирилла. Тот улыбнулся ребенку, и в этот момент из открытого купе гаркнули:
- Артем, ну-ка иди сюда! Бессовестный, я же велела не выходить! Температура у тебя! Разобьешь голову, что я с тобой тут делать буду?!
Бледные щеки вспыхнули пунцом, взгляд уперся в пол, и мальчик зашагал в купе. Кирилл же в очередной раз сам не заметил, как ударился в философские размышления.
А ведь эта мама не хамила малому, не обзывала, не била, не грозила. Наоборот, такое поведение продиктовано самой что ни на есть искренней заботой. Просто сам ее тон... Она ведь его любит, но хочет подчинения, хочет контроля. Так же было в семье Кирилла, который отца своего почти не помнил и воспитывался мамой. Так же было в семье Арсентия. Так же было почти в каждой русской семье.
Из лучших побуждений на ребенка с детства надевают кандалы и бронежилет, а ему нужны крылья или хотя бы плавники. А потом вот вырастают хмурые, придавленные люди. Русские, украинцы, белорусы. Даже поляки уже немного другие, даже прибалты.
Вон, этот литовский (или латвийский?) хлопец как беззаботно прошлепал, оглашая все своим звонким криком да ведя зажатой в руке игрушкой по дверцам купе, создавая, между прочим, немало шума. А мать только улыбается. Что бы сделала обычная русская мама? Правильно, отчитала бы несмышленыша. А почему? Да потому, что чувствует себя виноватой перед другими, боится их порицания, мнения. А эти, выходит, не боятся?
