Справа над переулком, футах в десяти-двенадцати от мостовой, я заметил балкон с ажурными железными перилами. Я отошел назад, разбежался, взлетел над тротуаром, точно на соревнованиях по бегу с барьерами, ухватился за край перил и подтянулся. Перила тяжко заскрипели. Мне удалось перебросить через них одну ногу, и как раз в этот момент, находясь в чрезвычайно неудобном положении, я обнаружил, что некто, стоящий на балконе, пытается пырнуть меня в лицо ножом.
– Не надо! – попросил я.
– Убирайтесь прочь с моего балкона! – раздался в ответ женский голос. Я успел заметить черные волосы и развевающийся махровый халат; потом мне стало не до того – пытаясь уклониться от ее ножа, я чуть не свалился на мостовую.
– А ну вон отсюда! – кричала женщина.
– Хорошо-хорошо, – с горечью сказал я. – Пусть меня убьют, если вам так уж этого хочется! Не кричите, сейчас я слезу с вашего проклятого балкона.
Она перестала тыкать в меня ножом.
– О чем это вы?
– У меня неприятности, – кратко пояснил я. Девица была явно американка, лет двадцати пяти, довольно симпатичная. С ножом она, правда, обращаться не умела.
– Я вам не верю! – заявила она.
– Ну еще бы! – сказал я. – Вы, наверно, думаете, что это у меня вечерняя разминка?
Она не обратила внимания на мою несколько истерическую шутливость и заинтересованно спросила:
– А какие у вас неприятности?
– Серьезные. За мной кто-то гонится.
– Зачем?
– В данный момент я не могу вам этого объяснить.
Она задумчиво смотрела на меня. Очень даже симпатичная девочка. А без ножа была бы просто блеск. Наконец, она, видно, пришла все-таки к выводу, что я не убийца, не насильник и даже не грабитель. Я, конечно, мог оказаться и кем-нибудь похуже, но с такими-то девица, выросшая в Форест-Хиллз, штат Луизиана, справиться вполне сумела бы.
– Ну, я не знаю… – протянула она. – Все это как-то чересчур необычно…
– Да решайте вы наконец что-нибудь! – рассердился я. – Не могу же я тут всю ночь висеть!
Она нахмурилась, оттопырив нижнюю губу. Черт побери! Я оглянулся и уже приготовился спрыгнуть обратно на улицу, как она все же смилостивилась.
– Ладно, черт с вами. Залезайте.
Я перебрался через перила и вошел в комнату. Она последовала за мной, на ходу пытаясь запахнуть халатик поплотнее и по-прежнему держа нож наготове. Я добрался до ближайшего кресла и плюхнулся в него. Через некоторое время она тоже села на кушетку, поджав под себя ноги.
Из кресла мне была видна большая часть улицы. Но в поле зрения никто не появлялся. Может быть, я и впрямь оторвался от преследователей, а может, они по-прежнему ждали меня внизу. Я закурил сигарету и попытался решить, что делать дальше. Меня снова стали мучить сомнения относительно собственной пригодности к работе в секретной службе. Как-то так выходило, что я не получал от нее никакого удовольствия. И мне опять показалось, что зря я не бросил все это и не вышел из игры. Убраться бы сейчас в Париж…
– Ну? – не выдержала девица.
– Что – ну?
– Не хотите объяснить свое появление на моем балконе?
– Не могу, – ответил я честно. – Не имею права. – И только тут сообразил, что это действительно так. А даже если и не так – все равно мои слова, похоже, произвели на нее должное впечатление, и я был избавлен от необходимости давать утомительные и скучные объяснения.
Мы обменялись основными биографическими данными. Мэйвис Сомерс училась в Хантеровском университете. Я – в Нью-Йоркском. Она жила в однокомнатной квартирке на Шестьдесят первой Восточной, недалеко от Третьей авеню; я же обитал в Уэст-Вилидж. В конце февраля 1961 г. мы оба отдыхали в Майами. Школу она окончила в Саммите, штат Нью-Джерси; я же – в соседнем Саут-Орандже.
Мы немного поболтали, потом Мэйвис приготовила растворимый кофе, и мы поболтали еще; переменили множество тем, никак одна с другой не связанных, и из всего этого в итоге возникла некая невидимая сеть взаимного согласия и понимания. Но я не стал сразу после этого заключать ее в объятия и, как всегда, сталкиваться сперва с сопротивлением, переходящим в покорность, когда руки женщины все крепче обвиваются вокруг твоей шеи, а гордые груди льнут к твоей груди. Черт, тогда мне и мысли такой в голову не приходило! Я был, правда, почти уверен, что именно так все это и произойдет – но не сейчас, а в следующий раз… или через раз. (Американцы запросто могут сразу переспать с той, что им нравится, но в целом склонны немного повременить и не затаскивать ее в постель, даже если страстно в эту женщину влюблены.)
Так и прошла эта ночь; потом за окном, в угольной еще черноте начали петь ранние пташки; чуть позднее на крыши домов упал первый отблеск зари. Солнце, осветив наконец улицу, не выявило там ничего зловещего, и я воспользовался телефоном Мэйвис и попытался дозвониться до квартиры Гуэски. К моему удивлению, он мне ответил.
Гуэски уже знал, что его план провален. Узнал он это через полчаса после того, как мы с ним расстались. Он тут же помчался к Палаццо Дукале, чтобы отменить операцию. Кариновского он перехватил вовремя; но я к тому времени уже сидел в камере пыток.
Тогда они с Кариновским решили напасть на противника, чтобы отбить меня. Все было в лучшем духе коммандос: Гуэски заколол Беппо, пока Кариновский прикрывал его со стороны коридора. Потом, правда, им пришлось временно отступить, и мне была предоставлена возможность самому позаботиться о докторе Янсене. А они в это время пробивались к выходу из Палаццо. Результат: огнестрельное ранение в бедро у Гуэски и ножевая рана в руку у Кариновского.
– Все сложилось крайне неудачно, – сказал Гуэски. – Особенно для Кариновского. В таких делах всегда вступают в действие некие загадочные и неотвратимые силы: события начинают развиваться сами по себе и сами себе задают темп. Эффективность действий охотника возрастает пропорционально росту отчаяния дичи. Кариновского необходимо вывезти отсюда сегодня же ночью.
Я не разделял идей Гуэски. Я прекрасно понимал, что Венеция слишком мала для подобной игры в прятки и что у Форстера в распоряжении слишком много людей. Однако, даже если не принимать это в расчет, мы все равно слишком поспешно все делали и совершили немало ошибок. Поспешность до добра никогда не доводит. Если события будут развиваться так и далее, полученная сегодня в плечо пуля завтра вполне может угодить в голову.
– Может быть, лучше день-другой переждать? – предложил я.
– Абсолютно невозможно, – отвечал Гуэски. – Помимо всего прочего, сегодня ночью будет последний высокий прилив.
Это звучало так, словно имело особо важное значение. Мне лично так не казалось.
