Ибо ко всему прочему я объяснился Адели в любви. Нашел время. Идиот.
Ну а что я мог ответить ей, когда она спросила, по какому праву, собственно говоря, я требую от нее, чтобы она изменила своим взглядам, своим планам, своим заветным мечтам, в конце концов, - и вдруг, ни с того, ни с сего, потребовала бы от Басманова отказаться от задуманного ими вместе эксперимента? У меня не было никаких других доводов, и я выпалил, что это право любви - требовать безусловного доверия. Она смотрела на меня долго, очень долго, - бог весть, что за это время она передумала! И я смотрел на нее, понимая, что, как только она заговорит, - это будет уже началом нового и уже, наверное, последнего - до самой смерти - одиночества; и все разрывалось у меня от досады, и боли, и еще какого-то не очень хорошего, собственнического чувства потери, ибо вместе с Аделей я терял ту женщину, которую разглядел только я, - женщину в платье Жозефины, с борзой собакой у ног, принадлежащую мне одному...
Она прошла мимо меня, потом обернулась и сказала:
- Почему на свете существует заблуждение, будто любовью можно оправдать все ~ злодеяние, глупость, убийство, кощунство?..
... Она шла по дороге быстро, как только могла, и я не смел обогнать ее, не смел даже приблизиться, потому что она боялась лошадей, и я то и дело натягивал поводья, чтобы мой верный коняга не цокал копытами прямо у нее за спиной. Мне теперь все было безразлично, и я знал, что вот сейчас приеду и просто-напросто закрою лабораторию, вырублю подачу тока и без всяких объяснений запрещу проводить эксперимент. Формальные права у меня на это есть. Вот так.
Когда мы переступили порог, все уже были в сборе - в углу топорщил свои усы всегда молчаливый Бехля, похожий на невыспавшегося терьера, на подоконнике болтала ногами златокудрая Ника - вот уже кто здесь явно лишний, ибо принадлежала она к тому типу не красивых, а истинно обольстительных женщин, у которых разум полностью заменен инстинктами и эмоциями; еще человек пять или шесть, с которыми я только раскланивался, почтительно группировались вокруг учтивого и приятного на вид юноши в бархатной куртке, которого я не раз встречал на узеньких и влажных тропинках Пушкинских Гор, он всегда производил на меня впечатление человека, способного отдать всю вычислительную технику Солнечной системы за клочок бумаги с сомнительным автографом поэта. Я еще окрестил его "архивным юношей".
Илья, непроницаемый, как жрец Амона, застыл у пульта. И вообще у всех присутствующих было такое выражение, словно они ожидали сошествия святого духа.
Ну ладно. Сейчас я это шаманство прекращу.
Но тут "архивный юноша" оглядел всех и строго спросил:
- Так кого мы ждем?
Это было сказано таким тоном, что мне сразу стало ясно, что он уже далеко не юноша. Просто так мне показалось на первый взгляд.
- Все в сборе, - продолжая стоять по стойке "смирно", доложил Басманов. Можно начинать, товарищ директор.
Вероятно, уместнее было бы назвать директора по имени и отчеству, но Басманов обдуманно не сделал этого - для меня.
В этой лаборатории я уже не был полновластным хозяином. И тогда мною овладела непреодолимая апатия. Будь что будет. Пусть все хоть провалится. Хоть сгорит синим огнем. Вот именно так. Синим огнем.
Я протиснулся в угол и сел, отворотившись от остальных. Белый язычок "контрольки" высовывался из щели на пульте - на этой "контрольке" печатались все данные, усвоенные машиной за текущий день. Наверное, читать их было весьма увлекательным занятием, одна беда - в день машина прокручивала несколько десятков километров ленты, и для того чтобы только бегло ознакомиться с этими данными, надо было содержать целый штат сотрудников. Но мне сейчас не хотелось принимать участия в происходящем, не хотелось даже демонстративно покидать помещение, поэтому я рассеянно читал бисерные буквы, бегущие вдоль узенькой пластиковой ленты. Вот финал решения поставленной задачи, черным по белому: "Система к испытаниям готова". А дальше - еще два метра сплошных имен. Да, разболтал мне Басманов машину. Распустил. После сигнала готовности БЭСС должна замереть и ждать входных данных. По своему усмотрению она не смеет принимать никакой информации. Иначе - какого черта было докладывать о полной готовности?
За что я любил свою работу - так это за четкость. А теперь моя машина усвоила всю басмановскую расхлюстанность... Ну что ей понадобилось уже после того, как она САМА сочла себя абсолютно готовой к работе?
Федор Басманов, Никита Басманов, Прокопий Басманов, Акинфий, Глеб, снова Федор... Даты, жены, чада. Боковые ветви. Незаконнорожденные отпрыски.
Родословная младшего научного сотрудника Ильи Басманова! С не подлежащим сомнению выводом, что он является потомственным дворянином земли русской вплоть до такого-то колена.
У меня, наверное, затряслись плечи, но нервный смешок я сумел подавить. Из уважения к директору.
Между тем в лаборатории стояла какая-то гнетущая тишь.
- Так, собственно говоря, мы больше никого не ждем, - с плохо скрытой просительной интонацией проговорил Басманов. - Машина ждет приказаний, Артемий Павлович...
И тут случилось нечто вовсе не объяснимое. Ника, безрассудная кудрявая Ника, вздернула свой утиный носик и с непосредственностью первоклассницы спросила:
- А можно, я задам вопрос? - Ей, разумеется, все и всегда было можно она и директору улыбалась так, словно это был какой-нибудь механик по нестационарным киберам. - Я вот не совсем понимаю, кто это ждет приказаний?
Басманов сложил губы трубочкой: даже он был озадачен. Я, собственно говоря, просто не понимал, что именно нужно Нике объяснять. Да и стоит ли ей что-либо объяснять.
- Выходит, нас собирали на испытание простой машины, - допытывалась Ника, - которой можно взять и приказать что-то там сочинить?
- Это уже не машина, и тем более не просто машина, - отрезал Басманов.
- А, - сказала Ника и, махнув легкой ладошкой, спрыгнула с подоконника. Ничего вы не понимаете. Пойду я отсюда. Не хочу становиться жандармом.
И она выпорхнула из лаборатории. Почему-то мне вдруг подумалось, что именно эта женщина должна была бы по справедливости носить звонкое и всегда юное имя Адель...
Басманов резко повернулся к пульту, пальцы его забегали по кнопкам и клавишам. Среди несусветного хлама, просвечивая сквозь дамские перчатки и атласные пояса и шали, затеплились сигнальные лампочки. Весьма заметный гул мог указать специалисту, что БЭСС прогревается почти на всех своих каскадах, потребляя мощность, близкую к предельной.
- Задание! - не оборачиваясь, бросил Басманов. - Диктуйте задание!
Теперь в явном замешательстве пребывала филологическая половина. Разумеется, у каждого из них была припасена своя заветная и заведомо несбыточная мечта - вроде того, чтобы воссоздать текст первоначального варианта "Сцены у фонтана", не записанный Александром Сергеевичем за неимением бумаги и карандаша. Послышалось сперва сдержанное шушуканье, затем мгновенно возник спор, ведомый на уровне яростного шепота; затем скрипнул отодвигаемый стул - поднялся директор.
