— Да, наверное, — согласился он, совершенно не представляя, как вообще делаются рекламные плакаты и на что конкретно могут сгодиться грибы. Ну, Лиза ведь в этом лучше него разбирается. Раз она так говорит — значит, так оно и есть.
— Надо еще снять в масштабе, — деловито сказала Лиза. — Дай что-нибудь… сигареты есть? Или зажигалка?
— Сигареты?…
И вдруг он понял, что ему отчаянно хочется курить. А он и не подозревал до этого момента, что курит…
— Нет, кончились… возьми часы.
Он снял с запястья браслет и протянул «Ролекс» девчонке. Глаза Лизы едва заметно расширились при виде очутившегося в ее ладони предмета, но дело слишком занимало ее мысли, и потому девчонка аккуратно уложила «Ролекс» на темно-красную шляпку… и золото часов засияло вдруг фантастической красотой, а бархат гриба стал казаться еще более темным, влажным, он приобрел неожиданную загадочность и глубину…
— Ну и ну… — тихо произнесла Лиза и медленно опустилась на колени возле гриба, выбирая подходящую точку для съемки. — Отойди-ка в сторонку, солнце загораживаешь, — ворчливо бросила она через плечо, и Максим отошел на пару шагов, наблюдая за процессом рождения очередного рекламного шедевра. Он даже придумал текст для нового кадра: «Если вы, собирая грибы, боитесь опоздать на электричку, купите себе „Ролекс“!» И расхохотался. Он то ли знал, то ли угадывал: те, кто покупает подобные часики, на электричках за грибами не ездят.
А куда и на чем они ездят?
Тяжелый «джип», снаряженный как на войну… пустынная магистраль… желтый песок по обе стороны дороги… пестрая толстая змея…
Лиза встала, отряхнула с коленей налипший лесной сор и сказала:
— А теперь — бегом к поезду. Если он еще не ушел.
Максим опомнился и испугался. Поезд и в самом деле мог уйти, не станет ведь он дожидаться двоих загулявшихся не в меру пассажиров… Они с Лизой со всех ног помчались через поляну, с шумом врезались в еловый заслон, через минуту выскочили по другую его сторону — облепленные паутиной и малость поцарапанные… и увидели, что уже все пассажиры попрятались в железное убежище, а проводники стоят возле своих вагонов и нервно смотрят по сторонам, не зная пока что, все ли их подопечные заняли места согласно купленным билетам… Максим схватил Лизу за руку и огромными прыжками понесся к поезду, таща за собой девчонку.
Они не успели еще отдышаться после бешеной пробежки, как поезд тронулся с места, и через несколько минут, набрав скорость, завел свой привычный перестук. Максим фыркнул, покачал головой и сказал:
— Курить хочется — сил нет. Пойду за сигаретами.
— Надо же, — удивилась девчонка, судорожно вздыхая, — больше половины дня прошло, а ты ни разу не закурил… ты что, бросаешь это дело?
— Да вроде нет, — неуверенно ответил он.
— Знаешь что? — в голове Лизы родилась новая идея. — Ты сейчас никуда не ходи… сигареты я тебе дам, не дергайся, — поспешила добавить она, видя, что Максим недоуменно поднял брови. — У меня есть. А перекуришь — пойдем в ресторан. Обедать. Годится? Да и пить хочется… ну, это тоже не проблема.
Лиза сунула руку под подушку, достала нераспечатанную пачку «Мальборо» и длинную золотистую зажигалку, положила все это на столик рядом со все еще мерцавшей на нем псевдохрустальной дребеденью и выскочила из купе, оставив дверь открытой. Максим не успел еще встать, когда Лиза уже вернулась с двумя литровыми бутылками минеральной воды в руках.
— Вот, — протянула она одну из бутылок Максиму. — Держи. У проводника этого добра навалом. Холодная.
Бутылка и вправду была холодной, она успела запотеть, пока девчонка несла ее в купе, и Максим, коснувшись ладонями влажных пластиковых боков емкости, понял, что умирает от жажды. Открыв бутылку, он прижал к губам ее искалеченное винтовой резьбой горло, и, сделав несколько больших жадных глотков, глубоко вздохнул, словно возвращаясь к жизни.
— А зачем тебе сигареты? — спросил он, навинчивая на бутылку колпачок. — Ты куришь?
— Еще чего, — пренебрежительно бросила девчонка. — Это я держу как раз для таких вот случаев… не ты один такой, курильщики часто остаются без сигарет. По не зависящим от них причинам. Вот я их и выручаю.
— Любопытно… — пробормотал он, беря сигареты и зажигалку. — Ну ладно, я пошел. Спасибо.
— Не за что, — полетело ему вслед.
Дверь купе все еще оставалась открытой, и Максима это почему-то огорчило… он и сам не понял, в чем дело, то ли он хотел посмотреть на себя в зеркало, то ли ему не понравилось то, что в их с Лизой купе, предназначенное только для них двоих, мог за эти секунды проникнуть посторонний праздный взгляд… Он плотно задвинул дверь и пошел налево, в тамбур для курильщиков, не обратив ровно никакого внимания на нескольких пассажиров, стоявших в коридоре вагона у окон. Большая часть дверей купе была открыта, и Максим смотрел себе под ноги, не желая замечать картины чужой и неинтересной ему жизни.
В тамбуре, к счастью, никого не оказалось, и Максим встал справа, в самом углу, прислонившись к стенке. Он содрал с пачки целлофановую обертку и взглядом поискал, куда ее можно бросить. Почти напротив него к стенке крепилась темная пластмассовая пепельница, сочно-коричневая, с откинутой вверх крышкой. Пепельница была пустой и чистой. Не зная толком, всегда ли так бывает в поездах, или он встретился с исключительным явлением, Максим запихнул целлофан в пепельницу и достал из пачки сигарету. Прикуривая, он вдруг обратил внимание на плавную сглаженность линий пепельницы, на густоту и мягкость ее цвета… в примитивной дешевой пластмассе вдруг обнаружилось нечто притягательное донельзя… Впрочем, решил он, это скорее всего обман зрения. В тамбуре не слишком светло, потому что стекла маленьких узких окошек покрыты толстым слоем пыли… да, это все из-за недостатка освещения. На самом деле перед ним примитивная вещица, штамповка, которой снабжают все до единого поезда российских железных дорог…
Он прижался лбом к стеклу — изнутри оно было чистым, пыль насела на него только снаружи, — и уставился прямо перед собой. И тут же его взгляд уперся в круглые железные прутья решетки, наваренной на вагонную дверь.
Клетка…
Клетки, заключенные одна в другую, как матрешки… бесконечный клеточный объем, охватывающий собой все живое… вырвешься из одной — попадешь в другую, из нее — в третью… и в конце концов очутишься в такой огромной, что поддашься иллюзии полной свободы… но твое пространство все равно останется ограниченным…
Он встряхнул головой и затянулся горячим сигаретным дымом, словно пытаясь выжечь из себя страх перед замкнутостью бытия, перед невозможностью стать действительно свободным… но откуда пришел к нему этот страх? Все люди живут одинаково, то есть в том смысле, что все они обладают лишь небольшими степенями реальной свободы… он ничуть не сомневался в том, что никому и в голову не приходит искать чего-то другого… то есть не то чтобы совсем никому, но — большинству…
