Сейчас мне начинает казаться, что я нашел ответ. Это, конечно, предположение, но с каждой минутой я убеждался все больше и больше в своей правоте. При изучении истории мне казалось, что людьми движет жажда наживы. Это проходило красной нитью сквозь сменяющиеся эпохи. Деньги, деньги и еще раз деньги. Им сопутствовала власть. Иногда одно поддерживало другое. Но власть штука переменчивая, тем более, когда кончались деньги или власть имущие перегибали палку. Как и в любом деле, добившись чего-то, становишься рабом своих собственных мечтаний. И тогда начинаешь лелеять свое детище, в крайних случаях не считаясь ни с чем. Страх за возможность потерять достигнутое превращается в манию, которая порождает преступления, а последние разносят эту заразу среди других людей, усиливая и заражая собой все вокруг. Страх становится эпидемией, угасая в одном месте и возгораясь в другом. Излечиться от этой болезни в одиночку нельзя, даже если стать отшельником. У человека цивилизованного, привыкшего бояться по большей части коллективно, страх, как один из инстинктов, проявится в другой форме, но не умрет. У каждого человека страх находит слабые струнки и играет на них, иногда вызывая резонанс и выводя человека из рамок, общепринятых в обществе. И тогда общество изолирует этих несчастных, оставляя им либо умирать от страха, либо подавляя его лекарствами.
У меня голова пошла кругом от этого предчувствия. Я не утверждаю, что это истина в последней инстанции, но все ложилось в моем сознании на свои полки. По складу своего характера я поверхностно изучал философию, поэтому не помнил, развивал ли эту тему кто-то из великих философов. По крайней мере, тогда я внимания на это не обратил. Заниматься раскопками в философских развалинах желания пока тоже не было. Это открытие позволило построить свою собственную жизненную систему, позволяя как бы сквозь увеличительное стекло рассматривать те или иные факты, поступки людей и их мотивы.
Попытаемся разобраться в том, какую роль сыграл этот фактор в истории Альфреда. Люди, попавшие в межзвездную экспедицию, подбирались тщательно. Как я слышал, на первых этапах космоплавания претендентов подвергали многочисленным испытаниям. Во-первых, при существующих тогда условиях, преобладали физические кондиции. Затем уже психологические, моральные и где-то к концу списка – профессиональные. Главным считалось, что человек должен выполнить поставленную задачу, большего от него не требовалось. Много внимания уделялось совместимости, способности подчиняться и т. д.
Постепенно система изменилась. Так называемых «потенциальных» претендентов отслеживали в течение определенного промежутка времени, когда они попадали в поле зрения определенных кругов. Снижающиеся перегрузки и изобретение искусственной гравитации позволили снизить требования к физическим данным, поэтому круг «потенциальных» значительно расширился. Многие сами не знали, что им оказана «высокая честь». Для наиболее подходящих создавались условия, когда они приходили к выводу, что космос – это их призвание, причем приходили сами, якобы без посторонней подсказки. Попадая в космос, они считают его своим новым домом, и это упрощает задачу всем, включая их самих.
Но сто лет назад такого не было. Набор осуществлялся из желающих путем тщательного отбора. Вполне возможно, что и в экипаже «восьмерки» были люди, оказавшиеся в космосе «случайными». От них и могла пойти волна неосознанного страха, заразившая остальных. Альфред подчеркивал, что на корабле атмосфера создалась довольно дискомфортная. Это факт. От него и попробуем оттолкнуться. Чего могли бояться эти «случайные» люди? Неизвестности? Безусловно, но мне представлялось, что к такому страху можно привыкнуть. У человека есть такая особенность – когда неприятное событие произойдет не скоро, он способен свой страх спрятать где-то в глубине своего сознания, отсрочив тем самым свой приговор. Текучка, постоянная занятость позволяют не вспоминать о страхе, постепенно человек привыкает к нему.
Тогда что же? У меня складывалось впечатление, что эти самые «внешние силы» воздействовали на этих людей каким-то особым образом. Я представил себе, как бы действовал я сам на месте, грубо говоря, инопланетян. Имея под рукой неисчерпаемые возможности, я бы попытался сначала испугать смельчаков, естественно, не раскрывая себя, скажем, каким-либо полем. Предположим, они сдрейфили и вернулись. Если нет, то нужно испугать их угрозой их жизни. Не показав, скажем, страшную рожу или большой кулак. Нет, просто поставить на их пути препятствие. Опять не вышло. Хорошо, подольем масла в огонь. Покажем, что их товарищи испугались и возвращаются. Так сказать пример из жизни. Последствия есть? Единичные. Это плохо. Убивать не в моих, конечно, правилах. Я большой гуманист. Что бы еще придумать? Цивилизованными способами не получается. Тогда попробуем воздействовать на подсознание. Если раньше полночь для начала операций была выбрана только из-за того, что на вахте не было лишних людей, то теперь используем этот факт в другом направлении. Вызовем у них суеверный страх, ведь по их преданиям, все нечистые силы начинают действовать именно в полночь. Урну с прахом они выбросили. А я восстановил образ этого несчастного, не выдержавшего волны ужаса. Есть еще одна жертва? Как, она все равно умрет? Чудесно, воспользуемся этим. Устроим спектакль, потом посмотрим на результат. Ага, и это не проходит? Крепкие ребята. Ну что же, вы сами этого хотели. Но показывать свое лицо не хочется. Придется снова воспользоваться двойниками. Повернуть все равно придется. Но какая сила у этих людей! Предыдущие экспедиции не выдерживали и цивилизованных методов, уходили с орбиты и никогда уже не вернутся.
Я содрогнулся от этой мысли. Так войти в роль, или это что-то большее? Я начинал бояться своих собственных мыслей.
Но они настигали меня везде, где бы я не находился и что бы я не делал. Я старался не оставаться один, за последнее время перезнакомился со всем экипажем, но ничего не помогало. Вот таким образом я приобрел навязчивую идею. И тогда я решил не держать ее в себе, а поделиться с Альфредом. В последнее время мы редко оставались в комнате вдвоем, наверное, больше из-за моих участившихся побегов от себя. Да и Альфред появлялся ближе к вечеру. Однажды я все-таки не выдержал и завел разговор на эту тему. Мы с Альфредом давно уже перешли на «ты», только в присутствии «чужих» я официально «выкал» и называл его почтительным «сэр».
– Альфред, я давно хотел тебя спросить, – начал я уверенно, втайне надеясь, что далеко мы не зайдем, – какие выводы сделала правительственная комиссия по вашему полету?
