Когда дачники стали собираться к отъезду, Андрей сначала очень удивился. Лето, сколько он помнил, огромное время, и Андрей никак не думал, что оно вдруг кончится. К тому же это не было настоящей правдой: лето еще даже и не кончилось. Но Белый папа сказал, что каникулы прошли, и пора им уже уезжать, потому что работа не ждет.
Андрей было заволновался, но оказалось — до отъезда еще несколько дней, и еще Натэлла сказала, что на следующий год они опять приедут. Андрей и Натэлла придумывали, что они будут делать в следующий год, и было очень интересно, так что Андрей даже ждал с нетерпением отъезда, после которого уже наступит новый приезд.
Но когда он пришел утром и увидел чемоданы, и голые кровати, и лицо Натэллы, полное спокойного веселого ожидания, и серенькое платье, которое ей не разрешали мять и пачкать, и увидел свои обыкновенные, каждодневные штаны, он вдруг ясно понял, что она — уезжает, а он — остается. Натэлла будет ехать в повозке на станцию и дальше на поезде в самый город, а он останется здесь. Эта мысль была обидна, и он убежал. Он убежал в лес, но никто на этот раз за ним не пришел, и он вернулся сам — вернулся словно в начало лета, когда они еще не играли так хорошо с Натэллой и она не прислушивалась, что скажет он. Это было даже хуже, чем начало лета, потому что тогда девочка только приехала, а сейчас уезжала.
Натэллу очень занимали картинки в подаренной ей на дорогу книге. Она читала по фразе, по полфразы, по слову и тут же показывала прочитанное на рисунке:
— Видишь: жили-были… Вот — кругленькое… а это хвоштики… видишь — братики…
Но Андрей в книгу не смотрел. Он стоял возле Натэллы, не поднимая головы.
— Ну, кажется, едут! — быстро выпрямилась Черная мама, и Натэлла, уронив книгу, кинулась к окну.
— Андрейка, приехали! — крикнула она.
Но Андрей, вместо того чтобы броситься к окну, побежал из комнаты.
— Где же Андрей? — спросил Белый папа, погрузив вещи. — Сейчас, мы только посмотрим Андрея.
— Поскорее! — предупредила Черная мама.
— Андрейка, мы уезжаем!
Белый папа и Натэлла прошли за дом, заглянули в коридор к Андрею.
— Андрейка, где ты, мы уезжаем!
Его нигде не было.
— Папа, Натэлла, некогда! — крикнула Черная мама.
Уселись. Повозка, сильно качнув, выехала на дорогу. Любка и Зойка, махая руками, остались у дома.
— Н-но! Пошли! — щелкнул кнутом возчик. Лошади напряглись, коляска задребезжала сильнее.
— Ой, — сказала Натэлла, — чуть мишка не полетел!
В это время Белый папа, сидевший спиной к лошадям, показал на дорогу.
По ней изо всех сил бежал босоногий мальчик.
— Андрейка, мы уежжаем! — закричала Натэлла и, поддерживаемая отцом, приподнялась и замахала.
Но Андрей не махал. Он теперь остановился. Его уже плохо было видно. Он стоял на дороге как вкопанный, с поднятым смутным лицом.
Скоро и вовсе мальчик слился с дорогой — там, куда уходила своим длинным, сходящим на нет концом стена непроглядного леса.
На практику мы ехали втроем: Жанна, Юрка и я, — и нельзя сказать, чтобы мне очень нравилась компания. Юрка — еще куда ни шло: ну, пижон, ну, болтун, а в общем не злой и не глупый парень. Но вот Жанна… Не знаю, была ли она в самом деле старше меня — держалась она, во всяком случае, так, словно по жизненному опыту годилась мне в матери. И это бы тоже ладно! Хуже было, что я ей нравился и вроде бы именно потому, что между нами была пропасть. Так она и держалась со мной — будто мы стоим по двум сторонам пропасти, и там, где я, — солнце, радость, теплынь, а там, где она, — вечный сумрак. И возвратить ее на эту сторону могу лишь я. Если полюблю. Но я не люблю, и оттого так обреченно скорбен ее взгляд. К тому же, она норовила еще и опекать меня, а это было уже сверх всякой переносимости. В группе, когда я краснел и избегал ее, зубоскалили надо мной. Некоторые удивлялись: «Чего ты шарахаешься? Девка — люкс. Если бы у тебя кто другой был…» Думаю, ей даже не пришлось просить, чтобы нас послали в одно место. Все и так знали и подыгрывали ей, гадая, сокрушит она мою независимость или нет.
Лукавый наш староста, зачитывая направления, даже приостановился, назвав нашу троицу, и покосился на меня — и тотчас все закрутили головами, заулыбались, словно отправляли нас не на практику, а прямиком в загс.
И вот теперь нам предстояло втроем постигать производство на сельской торфяной электростанции…
Войдя в купе и похлопав по обитым дерматином полкам, Юрка, конечно, сказал:
— Это не Рио-де-Жанейро, но жить можно.
На что Жанна иронически заметила:
— Если не ошибаюсь, цитата все из тех же «Стульев» и «Теленка»! Везет человеку: прочел за всю жизнь одну книгу, щеголяет цитатами из нее — и слывет остроумным юношей!
С многозначительным видом Юрка поправил:
— «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» — это уже не одна, а две книги.
Они хохотали, довольные собою, а я с неожиданной злостью представил, что будет дальше.
Сейчас Жанна скажет:
— Нет, мальчики, но как я зла! Послать нас на практику в такую дыру! Лилька Козлова — в Ригу, Изька и Вовочка — на Урал…
— Внимание! — перебьет ее Юрка, вперившись взглядом в женский силуэт у окна.
— Знойная женщина, мечта поэта!
А Жанна, окинув «знойную женщину» бесцеремонным взглядом, «развенчает» ее:
— Химическая завивка и атласный халат! Вы заметили, мальчики, что…
Я не успел еще закончить этот воображаемый разговор, как Юрка выглянул из купе и сказал:
— Знойная женщина!
Жанна потянулась из-за его плеча, скользнула насмешливым взглядом по «знойной женщине», но ничего не сказала.
— А жрать, однако ж, хочется! — заметил вдруг Юрка, отвлекаясь от созерцания.
— Не надо мне устриц, морских пауков и прочих чуд, но вот ветчины, поросенка, ломоть осетра, запеканную колбасу с луком, стерляжьей ухи с налимами…
— О-о, да это уже не «Двенадцать стульев»! — …грибков, шанежек…
Кондуктор выдал белье, и последовала серия команд: «Мальчики, может, вы покурите? Я бы не прочь переодеться», «Ленечка, если тебе не трудно, сними мой чемодан», «Ты — чудо, а теперь поставь обратно», «Подожди, подожди, еще матрасы», «Да, если тебе не трудно, вот это выбрось, а я пока застелю постели».
И — цепкая забота:
— Ты можешь не пить, но есть надо.
— Опять курить? Это обязательно?
Я залез к себе на полку почитать, но, словно им для веселья не хватало третьего, они, усевшись так, чтобы видеть меня, принялись невинно «прохаживаться» на мой счет:
— Ленька, а как насчет «дурачка»?
