— Может, она свихнулась? — предположил Джимми.
— Только не Прелесть, — возразил Бен. — Мозг у нее работает как швейцарские часы.
— Знаете, что я думаю? — сказал я. — Я думаю: Прелесть эволюционировала. Это совершенно новый тип робота. В нее накачали слишком много человеческого…
— А она и должна быть очеловеченной, — заметил Джимми. — Иначе она не справится со своими задачами.
— Дело в том, — сказал я, — что робот, очеловеченный до такой степени, как Прелесть, уже не робот. Это что — то другое. Не совсем человек, но и не робот. Что — то среднее. Какой — то новый, непонятный вид жизни. И за ним нужен глаз да глаз.
— Интересно, она все еще дуется? — сказал Бен.
— Конечно, дуется.
— Мы должны пойти дать ей нахлобучку и вывести ее из этого состояния.
— Оставь ее покое, — сердито приказал я. — Нам остается одно — игнорировать ее. Ей оказывают внимание, вот она и дуется.
И мы оставили ее в покое. Больше делать было нечего.
Я пошел к морю мыть посуду, но на этот раз взял с собой оружие. Джимми пошел в лес поискать ключ. Полдюжины банок воды, которыми снабдила нас Прелесть, не хватит навечно, а мы не были уверены, что потом она выдаст еще.
Впрочем, она нас не забыла, не вычеркнула полностью из своей жизни. Она дала Элмеру взбучку, когда тот слишком разошелся. Меня очень тешила мысль о том, что она поддержала нас, когда дело была табак. Значит, есть еще надежда, что мы как — нибудь поладим.
Я присел у лужи в песке и, моя посуду, думал, какая потребуется перестройка, если когда — нибудь все роботы станут такими, как Прелесть. Я уже видел появление Декларации прав роботов, специальных законов для роботов, лобби роботов при конгрессе, а поразмышляв еще, совсем запутался.
В лагере Бен натягивал палатку, и я, вернувшись, помог ему.
— Знаешь, — сказал Бен, — чем больше я думаю, тем больше мне кажется, что я был прав, когда говорил, что Прелесть не может оставить нас, пока мы на виду. Простая логика: она не может взлететь, потому что мы стоим прямо перед ней и напоминаем ей об ответственности.
— Ты клонишь к тому, что кто — нибудь из нас должен все время быть поблизости от нее? — спросил я.
— В общем, да.
Я не спорил с ним. Что толку спорить, верить, не верить? У нас не то положение, при котором можно позволить себе совершить глупую ошибку.
Когда мы натянули палатку, Бен сказал мне:
— Если ты не возражаешь, я немного пройдусь за холмы.
— Берегись Элмера, — предупредил его я.
— Он не осмелится беспокоить нас. Прелесть сбила с него спесь.
Он взял оружие и ушел.
Я побродил по лагерю наводя порядок. Кругом были мир и спокойствие. Пляж сверкал на солнце, море было гладким и красивым. Летали птицы, но никаких признаков других существ не было. Прелесть продолжала дуться.
Вернулся Джимми. Он нашел ключ и принес ведро воды. Потом он стал рыться в припасах.
— Что ты ищешь? — спросил я.
— Бумагу и карандаш. Прелесть не могла забыть про них.
Я хмыкнул, но он был прав. Будь я проклят, если Прелесть не приготовила для него стопы бумаги и коробки карандашей.
Он устроился под грудой ящиков и начал писать стихи.
Вскоре после полудня вернулся Бен. Я видел, что он взволнован, но не стал тотчас расспрашивать.
— Джимми наткнулся на ключ, — сказал я. — Ведро там.
Он попил и тоже сел в тень под груду ящиков.
— Я нашел. — сказал он торжествующе.
— А разве ты что — нибудь искал?
Он взглянул на меня и криво улыбнулся.
— Элмера кто — то сделал.
— И ты так прямо пошел, как по улице, и нашел…
Бен покачал головой.
— Кажется, мы опоздали. Опоздали на три тысячи лет, если не больше. Я нашел развалины и долину с уймой могильных холмов. И несколько пещер в известняковом обрыве над долиной.
Бен встал, подошел к ведру и снова напился.
— Я не мог подойти поближе, — сказал он. — Элмер караулит. — Бен снял шляпу и вытер рукавом лицо. — Ходит взад — вперед, как часовой. Видел бы ты, какие колеи он проложил за многие годы, проведенные на этом посту.
— Так вот почему он на нас напал, — сказал я. — Мы вторглись на охраняемую территорию.
— Наверно.
В тот вечер мы все обговорили и порешили, что надо выставить пост для наблюдения за Элмером, чтобы изучить его повадки и часы дежурства, если таковые были. Нам было важно узнать, что можно предпринять в отношении руин, которые охранял Элмер.
Впервые человек столкнулся с высокой цивилизацией, но пришел слишком поздно и — из — за дурного настроения Прелести — слишком плохо снаряженный, для того чтобы исследовать хотя бы то, что осталось.
Чем больше я думал об этом, тем больше распалялся и наконец пошел к Прелести и изо всех сил стал стучать по ней ногами, чтобы привлечь ее внимание. Никакого толку. Я орал на нее, но она не отвечала. Я рассказал ей, что тут заваривается. Говорил, что мы нуждаемся в ней — ведь она просто обязана нам помочь, для этого ее и создали. Но она была холодна.
Я вернулся и плюхнулся у костра, где сидели мои товарищи.
— Она ведет себя так, будто умерла.
Бен поворошил костер, и пламя стало немного выше.
— От разбитого сердца, — участливым тоном сказал Джимми.
— А ну тебя вместе с твоей поэтической терминологией! — озлился я. — Вечно бродит как во сне. Вечно разглагольствует. Да если бы не твои проклятые стихи!..
— Замолчи, — сказал Бен.
Я взглянул поверх костра ему в лицо, освещенное пламенем, и замолчал. Что ж, в конце концов, и я могу ошибаться. Джимми не может не писать своих паршивых стихов.
Я смотрел на пламя и думал: неужто Прелесть умерла? Конечно, нет. Просто она упряма как черт. Она нам всыпала по первое число. А теперь наблюдает, как мы маемся, и ждет подходящего случая, чтобы выложить козыри.
Утром мы начали наблюдать за Элмером и делали это изо дня в день. Кто — нибудь из нас взбирался на гребень гряды милях в трех от лагеря и устраивался там с нашим единственным биноклем. Потом его сменял другой, и так дней десять мы наблюдали за Элмером в дневные часы.
Элмер обходил свои владения дозором регулярно. В качестве наблюдательных пунктов он использовал некоторые могильные холмы, взбираясь на них каждые пятнадцать минут. Чем больше мы наблюдали за ним, тем больше убеждались, что он прекрасно справляется со своими обязанностями. Пока он был там, в занесенный город не пробрался бы никто.
Кажется, на второй или третий день он обнаружил, что за ним наблюдают. Он стал вести себя беспокойно. Взбираясь на свои наблюдательные вышки, он смотрел в нашу сторону дольше, чем в другие. А раз, когда я был на посту, он, похоже, начал приготовления к атаке, но только я решил смыться, как он успокоился и стал кружить, как обычно.
