Давно замечено, что подобные условия — идеальны для разного рода мистификаций. На такую мистификацию и решился ничтожно сумняшеся один литератор, заявив: «…Научные фантазии жанр, безусловно, очень важный и нужный, но к художественной литературе отношения не имеющий. Вспомним, например, известные фантазии К.Э. Циолковского» (Вс. Ревич. На Земле и в космосе. В книге «Мир приключений». М., изд-во «Детская литература», 1981 г.). И что же? Ни одного печатного возражения в ответ. Поди проверь, что имеется в виду под «известными фантазиями». Может быть, Вс. Ревич не знал, сколь высоко ценили эти «научные фантазии» прежде всего сами писатели: А.М. Горький, В.Я. Брюсов, Н.А. Заболоцкий, И.А. Ефремов, Л.Н. Мартынов и многие другие? Вряд ли можно предположить подобное незнание, неосведомленность у автора брошюры «Не быль, но и не выдумка. Фантастика в русской дореволюционной литературе» (М., изд-во «Знание», 1979 г.) Речь должна идти о сознательной попытке вытеснить творения Циолковского из круга художественности. О попытке перечеркнуть известное высказывание академика А. Е. Ферсмана, отмечавшего у Циолковского «несомненный писательский дар и чисто художественно-литературный; его блестящую популяризаторскую поэтическую мысль и научную фантазию».
Помянутый парадокс четвертьвекового невнимания издателей к «научным фантазиям» объясняется довольно просто. Среди работ Циолковского в области авиации и воздухоплавания, ракетодинамики, космонавтики, космической биологии и медицины, естествознания, техники, лингвистики научно-фантастические сочинении составляют лишь малую часть. Как ни странно, бурное развитие космонавтики приковало внимание людей к наукам, непосредственно связанным с нею, и о «фантазиях» великого ученого как-то подзабыли. Однако забывать о них, судя даже по нашему ограниченному объемом сборнику, мягко говоря, рановато. Пусть это всего лишь частица, крупица творческого наследия, но крупица-то воистину золотая. Ибо освящена вдохновением гения.
В старинных словарях гений толкуется как человек с высшим творческим умом, с высоким даром, для всего рода человеческого трудящийся. Говорят: Данте закрыл Средневековье и открыл Возрождение. Кеплер открыл для человечества законы движения небесных светил. Пушкин вывел русскую литературу на мировую дорогу. Всякий раз гениально одаренный творец один как бы подытоживает наработанное до него всеми, и затем один пролагает в будущее пути для всех.
Ни у кого нет сомнений: Константин Эдуардович Циолковский проложил пути-дороги для космической мысли человечества. Это в общем и целом. А применительно к предмету нашего разговора о научной фантастике? Каким ее традициям он наследовал? Какие произведения этого жанра читал или, допустим, мог читать?
Для ответа на эти вопросы надо, видимо, попытаться представить читателю развитие жанра НФ от его истоков вплоть до конца XIX века, когда и появились первые творения Циолковского.
2
Русская фантастика уходит своими корнями в древность незапамятную, во времена доклассовых, дообщинных отношений. Мифы и поверья языческой старины одушевляли обитателей всех стихий — небес, воды, земли, огня. Сама планета представлялась существом живым: реки уподоблялись венам, леса — волосяному покрову, рокот громов и говор дубрав — человеческой речи. Истинным кладезем фантастического стала волшебная сказка. Ее герои одолевают просторы на ковре-самолете, заглядывают в чудесное говорящее зеркальце — как бы прообраз современного телевидения, оживляют умерших водою целящей и живой, восседают в алмазном вертящемся дворце, из окон коего вся Вселенная видна. Не менее чудесны их взаимоотношения с, казалось бы, неумолимым Хроносом — Временем. Для одних сказочных персонажей оно растягивается, как тетива лука, для других — сжимается, как шкура змеи на огне, или вовсе перестает существовать. И все таки не эти многоразличные чудеса главное в сказке. Главное — поиски героем некоего тридевятого царства, где явлено дивное согласие природы и человека, где вообще отсутствует зло.
Чем заканчиваются волшебные сказки? Победою героя над силами тьмы, началом счастливой гармонии быта и бытия в его судьбе. Индивидуальной судьбе, поскольку счастье и сказке герою удается добыть только для себя самого. Однако с возникновением классового общества фантастике пришлось решительно перестроиться, обрести черты социальности, пытаться отыскать ключи для благоденствия не одного человека, но всех людей. Так родилась утопия, мечта о счастье всеобщем, о граде Китеже, Беловодье, воплотившая в себе народный идеал Правды.
Трудные, мучительные поиски этого идеала русской общественной мыслью были подытожены в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» — нашей первой социалистической утопии, созданной в казематах Петропавловской крепости в 1863 году. «Разумеется, сейчас картина будущего, нарисованная Чернышевским, может нам показаться наивной, — отмечал в предисловии к сборнику русской фантастики второй половины XIX — начала XX века «Вечное солнце» его составитель С. Калмыков. — Ведь мы сами живем в том обществе, которое старался предвидеть писатель. И все-таки давно уже было отмечено, что ни одно произведение русской литературы XIX века не оказало такого мощного прямого воздействия на жизнь своих читателей. Героям Чернышевского подражали тысячи молодых людей. Номера «Современника» с романом зачитывались до дыр, книга переписывалась от руки». Особое внимание привлекал «Четвертый сон Веры Павловны», своеобразная утопия в утопии. Осуществление этого сна мыслилось писателем через столетия, не ранее. Зачаровывало видение будущего, где счастливые труженики обитают в хрустальном дворце среди цветущих нив, где бывшая пустыня обращена в благодатнейший сад, где владычествуют Мир, Вдохновение, Свободный Труд, Красота.
Быть может, чувствуя нехватку инженерных предначертаний в «Четвертом сне», Чернышевский через несколько лет снова возвращается к мыслям о грядущем. После смерти мыслителя в его бумагах обнаружился, в частности, рассказ «Кормило Кормчему», написанный в Александровском Заводе в форме восточного сказания. По существу это острый политический памфлет, главная мысль которого такова: сколь высоко ни разовьется техника, она не принесет счастья человечеству, пока существует социальное неравенство («Не потому бедность между людьми, что мало у них сил на работу, а потому, что нет правды между людьми»). Сама «инженерная — мысль» в памфлете необычайно интересна, как бы подготавливая многие разработки Циолковского (например, в «Будущем Земли и человечества»). Чернышевский, в частности, пишет, заглядывая в Завтра:
