Мост, скрежеща, продолжал медленно опускать центральную секцию. Из-за ее веса и габаритов для полного сбора конструкции требовалось больше двадцати минут, а значит, у нас еще есть немного времени до начала конца света. Потому что если нападавшие не дураки, они сделают все для того, чтобы конструкцию нельзя было развести.
– Фрэнк, – сказал я, – здесь мы ничего не высидим. Тем, кого зажали наверху, надо помочь. Ты мобилем умеешь управлять?
– Нет. Только конным экипажем и лодкой.
– Я умею, – сказал Демпси. – Что вы задумали?
– Сейчас я поменяю позицию, перебегу вон туда, чтобы не стрелять против ветра.
– Чего?.. – не понял жандарм.
– Мозги поищи, – посоветовал ему сержант. – Стрелять из огнемета против сильного ветра все равно что сходить против ветра по-малому. Только там ты просто обмочишь штаны, а здесь зажаришься на хрен, и твоя мамочка узнать тебя не…
– Короче, – перебил я его объяснения. – Я пущу струю им в смотровые щели, и если не убью, то, по крайней мере, заставлю их поволноваться и забыть о пулеметах на какое-то время. Когда выстрелю, ты, парень, бежишь в кабину, она пустая. Заводишь мотор и заставляешь эту штуку ехать.
– Куда ехать? – не понял Демпси.
– Вперед, – совершенно серьезно сказал я.
Они проследили за моим взглядом до металлической ограды, способной остановить пешехода от падения в пропасть, но не тяжелую машину, которая сметет эту преграду без проблем.
– Справишься? – спросил сержант.
– Легко. – Жандарм даже не сомневался в моем плане.
– А вы держите выход. Оттуда в любой момент может кто-то появиться. Стреляйте в любого, потому что, пока Демпси будет в кабине, он как заяц на освещенном лунами поле.
До нужной точки пришлось ползти, ругаясь про себя. Я был точно неуклюжая улитка с домиком на спине. Медленной и довольно уязвимой. Встав так, чтобы ветер дул мне в спину, я проверил зажигательный патрон и, направив раструб оружия на броневик, выпустил хорошую заряженную струю пламени, жгучего, точно конфедератский перец.
Огненный язык вылетел больше чем на тридцать ярдов, облизал цистерну, выжигая краску, ударил по смотровым щелям, проникая внутрь, поджег широкие задние колеса. Как только пламя перестало течь, Демпси побежал к броневику, а отряд сержанта – в противоположную сторону, обходя его по дуге так, чтобы видеть вход в командный пункт.
Я думал, что уже расправился с теми, кто был внутри цистерны, огонь туда, без всякого сомнения, проник и кого-то задел. Но не так, чтобы они стали покойниками. Заверещал пулемет, выпуская длинную очередь, но стрелок перенервничал, задрал ствол, и пули улетели куда-то влево, а затем в небо.
Как я уже говорил – огонь пугает людей.
Со второго этажа командного пункта выглянуло несколько человек, их было прекрасно видно из-за горевшего внутри света. Люди Фрэнка открыли по ним прицельный огонь, а Демпси тем временем запрыгнул в открытую кабину. Засвистела активируемая мотория, чихнул и сразу же заработал на больших оборотах двигатель, заревел точно зверь. Цистерна дернулась, остановилась, когда жандарм из-за спешки потянул не за тот рычаг, и вновь начала движение, все набирая скорость.
Наверху «броневика» распахнулся люк, показалась голова человека, пытавшегося выбраться наружу, а Демпси выскочил из кабины. Мобиль влетел в металлическое ограждение, снес его, точно игрушечное, на мгновение завис на краю, а затем ухнул вниз.
В далекую воду.
Я уже бежал к зданию, пыхтя как носорог в период гона. Большой вес делал меня неповоротливым и довольно неуклюжим, сверху стреляли, и я порадовался, когда оказался вместе с моими жандармами.
– Не лезь! – крикнул я тощему служителю порядка, пытавшемуся заскочить в коридор, и тот сметливо отшатнулся, открывая мне дорогу.
Кому я вру?
Чудовище, что спит во мне, любит жечь, а тень, что сейчас ворочается где-то в области горла, удовлетворенно ворчит, требуя новых жертв, подначивая «включить» настоящий ад, а не эту механическую жалкую насмешку человеческого гения.
Мой дар. Мой ингениум.
Как-то Кроуфорд сказал мне, что, если хочешь выжить и победить, нельзя сочувствовать тем, кто находится на той стороне. Никакой жалости. Никакого уважения. Никаких правил. Никакой честности. Никакой слабости. Никаких мыслей об их желаниях, мечтах, семьях, причинах, что заставили этих людей жаждать убить тебя. Забудь о том, что они такие же, как ты, хотят жить и чувствуют боль.
Просто убей.
А потом уже будешь думать обо всем этом. Ты. А не они, из-за того что ты замешкался и умер. Не дай своим противникам ощутить вину оттого, что они убили тебя и теперь просыпаются от кошмаров.
Лучше просыпайся ты. Но будь жив.
Забавная философия, если подумать. На войне с искирами я слишком сильно ненавидел, чтобы колебаться. Но после войны бывали случаи, когда человеческого во мне было чересчур много, жизнь висела на волоске и я вспоминал Кроуфорда.
Вот как сейчас.
Огнемет исторгнул из себя смерть, точно перебравший сапожник рвоту. Я зажал спуск, и пламя текло внутрь здания смертельным ручьем, заливая узкий коридор, комнаты, основание лестниц и плоть, которая всего лишь секунду назад была живыми людьми.
Их крик взлетел и оборвался, словно кто-то захлопнул плотную дверь. Исчез в реве пламени и остался звенеть у меня в ушах.
Стоило бы себя ненавидеть. За то, что я сделал. За то, что ввязался в чужую войну. Но я буду ненавидеть себя еще больше, если жители Старой Академии получат свободу, придут в город и убьют ни в чем не повинных людей. Таких как Сибилла, например. Обычные люди всегда расплачиваются за поступки дураков и тиранов.
Но не в этот раз.
Воздух рядом с нами замерцал, и я едва не нажал на спуск, сжигая появившегося перед нами человека в маскировочном плаще и птичьей полумаске, скрывающей лицо. При появлении плакальщика все мы отступили назад, спиной к пожару и тем, кто мог выжить в нем и выстрелить в нас. Совершенно инстинктивный поступок, когда враг может быть куда менее опасен, чем «друг».
– Почему медлим, сержант? – Голос у него был такой же мертвый, как ветер на заброшенном некрополе. С точно такими же интонациями он мог бы интересоваться погодой, раздавленной крысой или же ценами на сливочное печенье.
– Там все горит.
– Из-за вас, – равнодушно произнес плакальщик, шагнул в горящий коридор, не проверяя, следуют ли жандармы за ним. Конечно, последовали. Ну и Итан Шелби вместе с ними.
– Не спеши, – сказал я Фрэнку, который собирался идти первым. Он покосился на адскую машину в моих руках и пропустил меня вперед.
Судя по показаниям стрелки, топлива в баллоне было на один-два раза, но все равно эта штука оставалась серьезным аргументом в нашу пользу. Не таким, как плакальщик, конечно же, но очень даже весомым.
Огонь, выпущенный мною ранее, зацепился за мебель, дощатый пол и бумагу, горя длинными дорожками, сильно чадя и угрожая перепрыгнуть на любого неосторожного. Жар был невыносимым, но куда более… обычным, чем смрад горелого мяса.
Приходилось двигаться боком, избегая огненных островов и переступая через тела. Считать я не хотел, но выходило, что в коридоре под дыхание дракона попало восемь человек.
В отличие от нас, плакальщик шел уверенно, не смущаясь ни пламени, ни мертвецов. Он спешил вперед, туда, куда не достал мой огнемет, на ходу проверяя боковые комнаты. Нашел одного сильно обожженного, добил его ножом, юркнул в сторону прежде, чем раздался выстрел, и, когда мы уже были на месте, приканчивал горе-стрелка.
– Бунтовщики отошли на второй этаж, – тем же скучным голосом сказал он нам. – Двоим остаться здесь. Остальные наверх. Огнемет – расчисти мне лестницу.
Наверху они попытались организовать оборону, но пламя, хоть никого и не зацепив, заставило их замешкаться, и плакальщик вклинился в их ряды, точно хорек, пробравшийся в курятник.
Я расстегнул ремни, с удовольствием сбрасывая с плеч тяжеленное и ставшее бесполезным разряженное устройство. Жандармы, зажатые на третьем этаже, поняв, что удача отвернулась от нападавших, отперли дверь, и к нам спустилось семеро очень злых на весь свет мужиков, присоединившись к нашему отряду. Им сильно хотелось реванша, и лично я вполне их понимал. Но сам уже не стал принимать участие в финале схватки. Хватит с меня на сегодня убийств и смертей.
Мы с Демпси остались охранять лестницу, вдыхать горький дым от пожара, что все еще пытался разгораться внизу, и слушать хаотичную, но быстро захлебнувшуюся перестрелку. Затем вновь завыла сирена, я выглянул в окно и увидел, что центральная секция Железного гиганта остановилась, так и не соединив берега Восточного и Старой Академии.
Мертвых было много. Куда больше, чем я думал. И среди тех, кто нападал, и среди тех, кто защищался, и среди обычных горожан. Их выносили из домов, собирали на улицах, переулках и площади, укладывали рядами на мостовой, прямо на снег, который мягкой периной накрыл всю Риерту.
