Функционалов это не интересовало…
Словно услышав мои мысли, Марта сказала:
— Я иногда думаю, что каждый мир веера населен людьми. Только не всегда мы их видим. Может быть, иногда они не хотят, чтобы мы их видели. А если нам ничего не нужно от мира, так мы ведь и не ищем…
Она подошла к третьей двери, постояла в задумчивости. Потом спросила:
— Ты бывал в Антике?
— Нет. Слышал немного.
— Смешной мир. — Она фыркнула. — Далеко не высовывайся, если выйдешь из двери — местные тебя заметят.
За третьей дверью был день. Солнечный и теплый. Дверь выходила на узкую улочку, где стояли каменные дома — не из кирпича сложенные, а именно из камня, надежно, но грубо, с узкими щелями то ли незастекленных окон, то ли бойниц, то ли вентиляционных отверстий.
— Торговые склады, — сказала Марта.
Это я понимал. Порталы почти всегда открывались в глухих местах, выходящая на площадь дверь в Эльблонг была скорее исключением из правил. Впрочем… ведь моя башня тоже выросла не на задворках Москвы. Видимо, в родном для таможенника мире проход мог открыться в любой точке. А уж потом он врастал в чужие миры осторожно, держась окраин…
— А кто заметит-то? — спросил я.
— Ну вот, слышишь, идут.
Действительно, послышались шаги. Мимо двери, вроде как не замечая ее, прошагали двое — смуглый мускулистый мужчина в свободной белой рубашке и белых штанах и старичок, кутающийся в темный плащ. Оба почему-то были босиком. Мужчина нес на плече длинный серый тубус явно немалого веса и напоминал поэтому гранатометчика из какой-нибудь страны третьего мира, несущего на позицию свой «Вампир» или «Таволгу». Впечатление портил только сверкающий золотой обруч у него на шее — по обручу шел затейливый узор, и украшен он был как бы не бриллиантами.
— Кто такие? — зачарованно спросил я. Кроме несчастных обитателей Нирваны и очень похожих на нас жителей Кимгима, я других обитателей чужих миров не видал.
— Хозяин с рабом, — сказала Марта. — Здесь рядом склад гробовщика. Видно, человек небогатый, поэтому купил урну для костей хоть и большую, но впрок, без гравировок… да еще и уцененную, похоже.
Я покосился на Марту. Ее лицо было абсолютно серьезным.
— Раб — это тот, что в золотом ошейнике с бриллиантами? — уточнил я.
— Ну да. А что тебя смущает? Богатый раб.
— И бедный хозяин? Он что, не может деньги у раба отобрать?
— Нет, не может. Здесь очень развитое рабовладение. Здесь раб может объедаться трюфелями, фуа-гра и черной икрой, спать на мягкой перине, иметь слуг и содержать любовниц.
— И иметь собственных рабов…
— Нет, — резко ответила Марта. — Вот этого он не может. Привилегия свободного. Тут очень странное общество.
Я посмотрел в спину могучему рабу и дряхлому старичку, спросил:
— А влезут кости-то в эту банку?
— Влезут. Их же перемелют в пыль. Вначале выставят тело на съедение птицам, лисам или рыбам — это уж кто как предпочитает. Потом соберут кости, раздробят и засыплют в этот цилиндр. И уже его водрузят на крыше дома или на кладбище — если дом перейдет не к кровным родственникам.
Меня передернуло.
— Непривычный мир, — согласилась Марта. — Но как-то живет.
Она закрыла дверь и направилась к последней, четвертой. Судя по тому, что Земля-шестнадцать, о которой единственной я спрашивал, была оставлена на десерт, меня ожидало любопытное зрелище.
Но я даже не подозревал, насколько любопытное.
Здесь было два цвета — красный и черный. Растрескавшаяся черная равнина уходила к удивительно близкому горизонту. То там, то здесь тянулись вверх гладкие, зализанные ветром скалы из красного камня. Пахло серой. Сухой жаркий ветер наметал за порог пыль — черную и красную.
Темно-красным, багровым было и небо. Низкое, давящее. На облака это не было похоже, скорее на тугую пленку, натянутую метрах в ста над землей. Временами сквозь багровый полог проблескивали всполохи — будто в небесах кипела беззвучная гроза.
— Господи ты Боже мой! — вырвалось у меня.
Честно говоря, кроме как воззвать к гипотетически существующему Всевышнему, мне ничего и не оставалось. Нет, конечно, можно было бы еще грязно выругаться. Но не при женщине же…
— Я тоже иногда думаю, что это ад, — сказала Марта. Видимо, истолковала мой возглас чересчур буквально.
Я покосился на девушку. Она неотрывно смотрела в багровое небо. Облизнула губы — с красно-черной равнины дул тяжелый, иссушающий ветер. Таинственным шепотом сказала:
— Однажды я видела… мне кажется, что я видела. Что-то белое падало с неба. Что-то… будто большая белая птица…
— Или человек? — спросил я, уже догадываясь, что там она увидела — или придумала.
— У людей нет крыльев, — уклончиво ответила Марта.
— Ты не пошла, не посмотрела?
— Оно было очень большим. Раза в два больше человека. Я испугалась. — Она посмотрела на меня, усмехнулась: — Считают, что Земля-шестнадцать — вулканический мир. Сюда рекомендуют не ходить. Вообще никому. Даже функционалам. Те, кто уходил далеко, — обратно не возвращались.
Равнина за дверью ощутимо заколебалась. Вдали медленным, ленивым волдырем вспух и опал белый колеблющийся купол. По одной из красных скал пробежала трещина.
У нас в башне землетрясение не ощущалось — и это придавало происходящему еще большую жуть.
— Так здесь бывает… — Марта вдруг взяла меня за руку. — Сейчас еще…
Над равниной раскатился долгий протяжный вопль. Будто тысячи голосов слились в мучительной и безнадежной жалобе.
— Что это? — спросила Марта. — Вот что это?
Я сглотнул. Вопль затихал вдали. Чувствуя себя доктором Ватсоном, втюхивающим сэру Генри то, во что он сам не верит, я сказал:
— Вулканы иногда издают странные звуки…
Марта повернулась ко мне. Некоторое время мрачно смотрела мне в лицо. Сказала:
— Я смотрела русский фильм про собаку Баскервилей.
Я пожал плечами:
— Прости. Но я как-то не верю, что ты открыла дверь в преисподнюю, где падают с небес ангелы, а под землей вопят грешные души.
Несколько секунд Марта молчала.
А потом — улыбнулась и захлопнула дверь. Сказала:
— У тебя крепкие нервы. Почти все ведутся. Особенно если удастся подгадать под гейзер.
— Так что там на самом деле?
— Выжженная пустыня. Фумаролы. Гейзеры. Вулканы. Дышать очень тяжело. Один… — она помялась, — один ученый сказал, что когда-то вся наша Земля была такой. Но потом тучи развеялись, вулканы затихли. А вот тут почему-то этого не произошло. Мир ни для чего не годный. К тому же фонит.
