Теперь ему предстояла работа: проверка систем очистки и торжественная раздача еды на сегодня.
Системы очистки были настроены лично Кралевским с таким расчётом, чтобы никто, кроме него, не смог в них разобраться даже при большом желании. Для этой цели он постепенно и планомерно снимал с труб указатели, менял направление стрелок на кранах и вентилях, врезал в стояки ненужные краны и путал проводку. В получившейся системе не разобрался бы даже хороший профессионал. Оскар не без оснований опасался, что когда-нибудь он разморозит человека, который будет что-нибудь смыслить в очистных системах - и заранее принимал меры.
На этот раз, однако, он ограничился обходом и общей профилактикой. Пришлось, правда, заменить забившийся очистной фильтр на подсистеме переработки сахаров. К сожалению, липкая вонючая жидкость слегка испачкала его рукав, и пришлось отмываться. Кралевский в который раз подумал, насколько тяжёлым и неблагодарным трудом оплачивается его власть. Что ж, тем больше прав он имеет на неё.
Раздача еды всегда была любимой забавой Кралевского. Раньше, когда поданных было немного, он лично наделял едой каждого. Теперь был введён институт раздатчиков пищи, контролируемая непосредственно его личная гвардия. Были также учётчики, за которыми присматривала служба безопасности, отделённая Кралевским в отдельную структуру. Их отчёты он выслушивал регулярно после обеда.
Сама по себе процедура была не столь уж эффектной. Оскар снимал с конвейера поднос с серыми лепёшками и передавал его очередному раздатчику. Тот, склонив голову, благодарил господина за пищу, и торопился уйти. Но Кралевского волновал этот момент соприкосновения - когда тяжёлый поднос переходил из рук в руки. В этом было что-то такое, что Оскар про себя называл "священным". Он всегда заглядывал в глаза раздатчикам, чтобы понять, чувствуют ли они какой-то трепет сопричастности к таинству. Чтобы подстегнуть их духовное развитие, он ввёл правило, согласно которому всякий раздатчик, уронивший с подноса хотя бы кусочек еды, убивается на месте. В дальнейшем - лет через пять-шесть - Оскар намеревался начать вводить культ самого себя в качестве Подателя Жизни, в котором ритуал раздачи еды должен был занять место причастия.
На этот раз всё прошло удачно: никто не споткнулся, ничего не полетело на пол, все вели себя кротко и почтительно - именно так, как Кралевскому и хотелось.
Теперь можно было и поесть самому.
*
Кралевский аккуратно разделывал ножом почечную часть Айши, тушёную с овощами. Овощи были почитай что последние: корабельные холодильники медленно, но неуклонно опустошались. Тем не менее, ему хотелось как-то воздать должное своей первой женщине, и поэтому он пожертвовал для готовки часть драгоценных запасов.
В последнее время Айша вела себя крайне дерзко, но окончательно избавиться от неё он решился только после того, как её поймали около анабиозной камеры: она пыталась нарушить режим разморозки тела, тем самым покушаясь на жизнь женщины с C7IQR. В последнее время Оскару нравились высокие блондинки с крупными формами, и маленькую черноволосую Айшу это бесило. Какое-то время Кралевский терпел её выходки, но попытка порчи его имущества переполнила чашу справедливого гнева.
Всё же он не стал отдавать девушку охране и не мучил её перед казнью. Собственно, она даже не поняла, что её казнили: Оскар просто отправил её в заморозку. Она заснула в уверенности, что господин просто устал от её капризов и вскорости, соскучившись, вернёт её к жизни. Во всяком случае, Оскар сказал ей именно это.
Он редко снисходил до такой деликатности, но в данном случае ему не хватило духу просто пустить Айшу под нож. В конце концов, она была у него первой, а это что-нибудь да значило.
По той же причине он решил сохранить в своей коллекции её маленький изящный череп.
Тихо ступая в своих длинных коричневых туфлях с пряжками, вошёл Ли Юн. Кралевский непроизвольно напрягся. Пожалуй, единственное, что его раздражало в старом китайце, так это его манера тихо красться, почти не производя шума. Еле слышный звук шагов действовал на нервы.
- Я не потревожил вас, уважаемый господин? - китаец тихо зашелестел языком, как осенний клён. - Не прийти ли мне позже?
- Садись и ешь, - Оскар отделил острым ножом хорошо прожаренный шмат мяса и бросил его на заранее приготовленную тарелку. - Ешь.
- Если так будет угодно господину... - китаец ловким движением схватил маленький столовый ножик. Откуда-то из рукава появились костяные палочки единственная дань традиции, которую Ли Юн позволял себе за столом с Оскаром.
- Доложи, - распорядился Оскар, когда старик кончил есть.
- Гарем очень напуган, - китаец показал палочками на остатки мяса Айши. - Никто не знает, чего ждать. Айша поддерживала порядок. К ней привыкли. Теперь порядка нет. Все боятся. Нужна новая первая жена, которая установит порядок.
- Может быть, Раху? - предложил Кралевский, ковыряясь в зубах. Эта красивая мулатка с какой-то отдалённой системы его больше не возбуждала зато она прекрасно умела ладить с остальными женщинами.
Но китаец покачал головой.
- Нет, не Раху. Её любят, но не боятся. Нужно, чтобы её боялись.
- Тогда Малкина. Я её недавно разморозил. Она кобылка с характером.
- Нет. Её будут бояться, но не любить. Нужно, чтобы её любили.
- Хорошо. Найди мне новую хозяйку гарема. Но - быстро.
- Да, господин.
- Иди.
Китаец зашелестел туфлями, удаляясь - спиной вперёд, тело полусогнуто в почтительном поклоне.
Хозяин корабля в который уже раз мысленно поздравил себя с удачей: первый из размороженных им людей, Ли Юн, оказался чуть ли не самым полезным его приобретением. Старик умел и любил служить, окружая господина заботой, но соблюдая при том должную дистанцию. Это умение быть под рукой, но не стоять рядом зеркально соответствовало одному из важнейших искусств правителя: быть близким к своим подданным, будучи одновременно недосягаемо далёким.
Постигая эту сложную науку, Кралевский волей-неволей осознал, какую огромную пользу получают дети из богатых домов, пребывая в окружении вышколенных слуг. Их общество воспитывает в них ту мягкую властность, которой так отчаянно не хватало ему самому.
Вообще, власть преподнесла Оскару немало сюрпризов и открытий, и не все они были приятными. Он всё больше осознавал, до какой степени был наивен. Но он старательно учился - благо, обстановка тому благоприятствовала. Созданное им общество худо-бедно, но всё же зависело от него, и осознавало эту зависимость.
Сам же Оскар, не жалея сил, времени и чужих жизней, постигал главную науку правителя - науку карать и миловать.
