- А что? - неожиданно для меня взбодрился Мансуров. - Что уж есть, того не отнимешь!
От дверей он повернулся к той, с цепью:
- Est-ce qui j'e vous plais, mademoiselle? [ Я вам правлюсь, мадемуазель? (фр.) ] - спросил он громко и четко.
- Oh oui, infiniment![ Да, очень (фр.). ]-ответила девица.
Подруга посмотрела на нее с изумлением.
Было от чего изумиться. По-каковски это они?
Говорили они по-французски. Я, спасибо школе и вузу, понял кое-что.
- Будьте здесь через час! Никуда отсюда! - проговорил князь.
- Через час! Боже, как это долго! - простонала девица.
- Через час! - голос Мансурова прозвучал, как хлопок хлыста.
Он взял меня за локоть и подтолкнул к двери. Я оглянулся. Девушка медленно проводила ладонью по лицу, точно убирая невидимую паутину, а сзади застыла ее подруга.
- Направо. Теперь налево, - негромко распоряжался князь сзади. - Еще раз налево. Гардероб...
- Куда? Эй! - запоздало поднялась со стула гардеробщица. - Туда нельзя!
- Можно! - коротко бросил ей Мансуров. - Мы без польт!
В темном тупичке коридора князь опередил меня и безошибочно нащупал дверную ручку, тускло сверкнувшую бронзой, когда дверь отворилась в лестничную полутьму. Молча мы спустились по винтовой лестнице: князь впереди, я за ним. Потом мы очутились во дворе.
У стены дворца удивительным полукружьем высились колонны, легкие, полные тихого, плавного движения. Казалось, будто они плывут, непрерывно и незаметно возникая из дворцовой стены, и, описав невесомый полукруг, исчезают. Двор был выстлан квадратами каменных плит, на их стыках буйно зеленела трава. В тишине двора слышалвв шум деревьев, подступивших к колоннаде, и чуть доносился гул трамвая откуда-то с Офицерской.
Странный горловой звук заставил меня оглянуться на князя. Лицо его было искажено плачем. Мансуров глядел на корявый, морщинистый вяз, одна из ветвей которого, просунувшись внутрь двора, росла параллельно земле.
- Здесь висели мои качели, Кирилл,хрипло проговорил Мансуров, качели...
Я промолчал.
- Четвертая колонна слева,- продолжал он, задыхаясь, - четвертая слева, у самого основания... Вон та!
Мы сделали несколько шагов, и князь вдруг остановился.
- Кто это там? - толкнул он меня в бок испуганно, указывая в глубь двора.-Откуда тут человек?
На цоколе последней колонны, спиною к нам, съежилась одинокая человеческая фигура, почти невидимая в сгустившихся сумерках.
- А впрочем, никто и ничто мне уже не помешает, - вслух подумал князь.
Мы подошли к четвертой колонне. Князь присел перед ней на корточки. Костяшкой пальца он не спеша, очень внимательно стал обстукивать квадрат цоколя, постепенно опускаясь все ниже и ниже.
- Есть! - прошептал он вдруг, хотя сам я не уловил разницы в его стуках. - Ниша здесь.
Князь поднялся с корточек.
- Знаете, Кирюша, в самом деле, угоститека папироской. Руки трясутся, право, совестно. Но ведь - столько лет ожидания, сомнений, надежд...
Я достал из кармана пачку (ту самую), и он прямо из пачки ухватил зубами папиросу.
- И уж огоньку, не откажите, - он кивнул на свои трясущиеся руки.
Я чиркнул спичку и поднес ему в горсти.
- А может, и повезет вам сейчас, - сквозь зубы, сцепившие папиросу, пошутил князь,может, затянусь сейчас и - адью!
Он затянулся и не исчез. Он мучительно закашлялся, выронив папиросу и схватившись рукою за грудь.
- Ох, будь оно неладно, это зелье! - прохрипел он. Откашлявшись, он вновь стал предельно собран. - Ну, все...
Князь вынул из внутреннего кармана пиджака какой-то напоминающий консервный нож инструмент с полированной черной рукояткой и блестящим лезвием. Несколькими короткими и точными ударами сбив штукатурку цоколя, он обнажил квадратное отверстие, откуда пахнуло чем-то сладковато-затхлым.
Мансуров запустил в отверстие руку почти по локоть, повернул ко мне голову, глянул снизу вверх. Кадык на его шее плясал и дергался, как поплавок при поклевке.
- Клюет? - спросил я его.
Вместо ответа князь потянул руку назад.
Осыпая штукатуркой манжет сорочки, он осторожно извлек из дыры горбатый заплесневевший сундучок. Сундучок этот и формой, и размерами более всего напоминал игрушечную швейную машину-такую я видел у Дашки.
- Клюнуло, Кирилл, клюнуло!-торжествующе крикнул князь. - Смотрите же!
Я отвернулся.
Фигура на противоположном конце двора пошевелилась, начала приподниматься, все еще спиной к нам. И такое знакомое почудилось мне в этой фигуре, что сердце перестукнуло невпопад и заныло.
- Смотрите! Да смотрите же сюда! - шипел сидящий на корточках князь, резко дергая меня за брючину. - Видите?
У моих ног неправдоподобной сияющей грудой лежали вываленные из сундучка драгоценности: браслеты, кулоны, броши, перстни, цепи, ожерелья, и снова - браслеты, перстни, кулоны... Все это мерцало, искрилось, блестело и плавилось. Все это, казалось, дышало и шевелилось-как эта вот желтая, в кровавых рубиновых каплях, змея, медленно стекающая с вершины кучи. Тут же на боку валялся и сундучок с изувеченным замком.
- Вы видите? Теперь-то вы видите? Убедились теперь? - исступленно говорил поднявшийся в рост князь, круша каблуком подкатившийся ему под ноги браслет, расплющивая его, выбрызгивая из него фиолетовые каменья.
- Убедились, Сурин? Смотрите! Трогайте, да трогайте же, разрешаю! Да одного этого хватило бы мне на самую роскошную жизнь, ибо этому нет цены! Но мне не нужно ничего!-крикнул он, переведя дыхание.-Только перстень! Перстень!
Мансуров рухнул на колени, яростно расшвыривая драгоценную груду.
- Так! - кричал он. - Вот так! Готовьтесь, Сурин! Вы готовы? - Он поднялся бледный, как привидение, и поднес к моим глазам янтарь. Дужку перстня он зажал скрюченными пальцами. - Ваш черед, циллон! - сказал он.-Ну же! А это еще кто? Кто вы? Кто вас звал сюда? - захрипел он вдруг с яростью, глядя на кого-то за моей спиной.
- Кирка, - тихо позвал меня Люськин голос.
В один прыжок я был рядом с ней. Я обнял ее и прижал к себе.
- Я все понимаю, - шептала она мне в сердце, как тогда, во сне, но эта была теперешняя, взрослая Волхова. - Я все понимаю. Я больше не отдам тебя никому. Ни прошлому, ни будущему, ни снам, ни чуду-никому. Я люблю тебя, Кирка, я умру без тебя! Кто он тебе, этот старик? Чего он от тебя хочет?
- Что он должен сделать? - почти спокойно переспросил князь. Носком туфли он отбросил остатки драгоценной кучи, лежащей на его пути, подошел к нам. - Взгляните на его лоб, мадам, - сказал он.
Волхова глянула мельком и улыбнулась:
- А-а!..
- Сейчас ваш Кирилл - к тому же и мой Кирилл, смею вас уверить,-освободит звездолет своих соотечественников, вот этот звездолет, мадам,-Мансуров затряс перстнем. - Сейчас он сделает то, что за три тысячи лет до него не удалось сделать его землякам, его предкам. Он-циллон, мадам. Он освободит корабль, и то, что было в вашем Кирилле от его предков, исчезнет вместе со звездолетом! И когда стартует этот звездолет, пламенем его дюз, в которых сгорает милл, в этом всепоглощающем пламени, преобразующем материю в пространство, я буду отброшен в межвременье, в вечность!
