Маркелас ошибся.
Всю дорогу облаченный в комбинезон и теплую кожаную куртку с полковничьими погонами и шевроном медслужбы – шериф догадался, что он надел ее специально, – Огоновский мрачно глотал коньяк из захваченной с собой огромной армейской фляги, а рядом с ним, между сиденьями, лежал тяжелый офицерский излучатель с роскошным, полированным деревянным прикладом, на котором поблескивала серебряная табличка: «Лейтенанту-полковнику Огоновскому за самоотверженное мужество при спасении человеческих жизней в бою».
Поглядывая на доктора, Маркелас ловил себя на навязчивой мысли, что война изменила его гораздо сильнее, чем он думал раньше. Огоновский никогда не относился к разряду сопляков, способен работать как скальпелем, так и мечом; но теперь Ник Маркелас видел в нем нечто большее, чем просто цельность и упорство. Рядом с ним, шумно прихлебывая коньяк, сидел настоящий, совсем не картонно-плакатный солдат, офицер, умеющий принимать решения, брать на себя любую ответственность и добиваться своего, чего бы ему это ни стоило. Маркелас подумал, что таких, как чуть постаревший («Ишь, заматерел все-таки!»), с седыми нитями в черных локонах Огоновский, лучше иметь в качестве друзей, но не врагов. Всегда, а не только сейчас.
К темному дому доктора Коннора они подлетели со стороны болот. Едва Андрей распахнул свою дверь, в спину ударил противный, сырой ветер. Резиденция второго врача территории Гринвиллоу была выбрана явно неудачно. Он не знал, что стало с домом Акселя, Да к тому и не стремился, слишком много воспоминаний связывало его с той старой усадьбой.
– Ну и погода, – поежился Маркелас, глядя в темное небо.
Андрей сплюнул под ноги и вытащил из машины свой жутковатый излучатель.
– Идем, – сказал он.
– Надеюсь, ты не станешь вламываться в дом коллеги с оружием в руках? – озабоченно поинтересовался Маркелас. – Ты ставишь меня в нелепое положение.
– Не переживай, – хохотнул Огоновский. – Он сам нас примет.
Его кулак обрушился на лакированное дерево двери.
– Открывай, сука, – прошипел он.
Удар, еще удар, еще. Маркелас увидел, что кулак его друга садит по щегольской металлической табличке с надписью: «Арманд Коннор, бакалавр медицины. Государственный корпус здравоохранения развивающихся миров». Наконец в доме кто-то зашевелился. В окне второго этажа загорелся свет, и вскоре из-за двери раздался низкий, раздраженный женский голос:
– Кто там? Вы знаете, который сейчас час?
– Знаем, знаем, – ответил Андрей. – Здесь шериф Маркелас и доктор Огоновский, старший врач территории. Открывайте живее! Нам нужен доктор Коннор.
Женщина – очевидно, медсестра – испуганно охнула и завозилась с замками.
– Что-то случилось, джентльмены? – спросила она, с ужасом разглядывая грязного как черт Ника и Огоновского в его полувоенном наряде. Увидев в его руке оружие, сестра совсем струсила – Андрей сразу понял, что она относится к тому же разряду насквозь цивильных идиоток, что и его Бренда.
– Случилось, случилось. Будите доктора.
– Одну минуту, джентльмены...
Коннор спустился быстро, будто и не спал – если бы не заспанные глаза, можно было решить, что молодой врач погружен в ночное бдение над научной работой по проктологии... Недоумение на его лице сменилось страхом.
– Чем обязан, джентльмены?
Несколько секунд Андрей задумчиво жевал губу, разглядывая своего коллегу из-под полуприкрытых век, а потом раскрыл наконец рот:
– Вы не соблаговолите мне объяснить, доктор, на каком основании вы не приняли сегодня истекающего кровью больного? Если я не ошибаюсь, дело было всего несколько часов назад – я не допускаю мысли, что вы могли позабыть об этом прискорбном случае.
– Больного? – искренне изумился Коннор.
– Ну да, ну да, не притворяйтесь, дорогой коллега. К вам привезли молодого парня с лучевым поражением грудной клетки; вы глянули на бинты и сказали, что не имеете права принимать огнестрел, не имея сопроводительных протоколов полиции. Где вы видели здесь полицию? Впрочем, это неважно. С воспитательной целью я привез сюда нашего уважаемого шерифа – я думаю, он разъяснит вам, что здесь так не принято. Я же, со своей стороны, хочу заметить, что, будь вы под моим началом – в такой-то обстановке, – я сорвал бы с вас погоны и поставил перед строем.
– Что это вы имеете в виду?
– Только то, что вы слышали, мастер Коннор.
– Вы сумасшедший, доктор... да, ко мне привезли огнестрел. Привезли какие-то оборванцы, все в грязи, с оружием в руках... без всяких документов. Как я мог его принять? Такими вещами должна заниматься полиция, а гражданские врачи не имеют права оказывать помощь при явно криминальных ранениях – вы понимаете, о чем я говорю. Если бы мы находились в клинике, тогда да, тогда дело другое, но ведь мы с вами приравниваемся к отдельно практикующим специалистам широкого профиля, и закон...
– Я тоже весь в грязи, – перебил его излияния Маркелас.
– А я с оружием, – встряхнул излучателем Андрей. – Дальше что?
– Но законы...
– Господи, объясни ему, Ник, – вздохнул Андрей. – Я не могу, сорвусь.
Маркедас терпеливо разъяснил Коннору те нюансы местного законодательства, которые так разительно отличали его от Закона Конфедерации. Трясущийся парень внимал ему со всем почтением, на которое только был способен, но Андрей отчетливо видел, что на самом деле он ни черта не понимает. Не потому, что тупой, а – так воспитали.
– Все, Ник, поехали, – решил он, когда шериф наконец закончил. – Я не верю, что этот маленький говнюк чему-то научится, но свои мозги мы ему, к сожалению, не вложим. Так бывает...
– Послушай, – спросил шериф, когда Огоновский вырулил на дорогу, ведущую к его усадьбе, – а что ты имел в виду, когда нес всю эту ахинею про строй, про погоны? Я тебя ни хрена не понял.
– Было дело, – зловеще усмехнулся Андрей. – Наш начмед расстрелял такого же, как этот, мальчишку лейтенанта, который заявил, что устал, и наотрез отказался идти к себе в ортопедию. А мы тогда оперировали по двадцать часов в сутки – доходило до того, что я боялся пришить кому-нибудь хрен вместо носа... боевая высадка. Начмед наш был суров парень, да уж...
– Это от него? – вдруг понял Маркелас, ткнув пальцем в табличку на прикладе излучателя.
– От него, – коротко ответил Огоновский. – Я еще подполковником был, начальником хирургии корпуса...
Тот вечер, когда начался кошмар, Андрей Огоновский запомнил на всю жизнь. Было на редкость тихо. Занудливый редкий дождик, что весь день поливал степи и болота, к закату утих, тучи рассеялись, и далеко за холмами даже выглянуло солнце. Андрей отправил домой выписанного больного, прошелся по пустому амбулаторному покою – потом он много раз ловил себя на мысли, что люди словно бы чуяли приближающуюся беду и не хотели болеть: в его особняке не осталось ни одного пациента, – снял с себя халат и распорядился об ужине. Пока Лалли и Ханна накрывали на стол, он вышел в сад. Холодный, совсем уже зимний ветерок шевелил ветвями облетевших деревьев. Огоновский прошелся по вымощенной камнем дорожке, автоматически отметил про себя, что весной следует подравнять кустарник, и остановился возле калитки, ведущей на мрачный, серый пустырь, простиравшийся до самых болот. И в это мгновение он услышал шум мотора.
