Впереди мигал бар, похожий на опрокинутый шаттл. Ветер приносил оттуда музыку, но по дороге рвал ее на кусочки, и до Бугго с Хугебуркой долетали только хрупкие обломки, из которых никак не складывалась мелодия. А потом теплое, влажное нутро бара поглотило их.
Битые зеркала, в беспорядке прилепленные повсюду на стенах, дробили посетителей. Эхо скакало под потолком, путаясь в искусственных металлических сталактитах и круглых пестрых лампах, а музыка по-прежнему оставалась неуловимой, существующей только в воображении трех музыкантов с мятыми лицами и свалявшейся шерстью на щеках. Один из них натужно дул в длинный оранжевый шланг, оживляя музыкальный инструмент, похожий на плоский младенческий гробик; а двое других то попеременно, то оба разом дергали толстые струны, натянутые на гигантскую бочку.
С бутылкой и двумя стаканами Хугебурка направлялся к столику, где сидела Бугго. Ему нечасто доводилось смотреть на нее с расстояния – обычно обстоятельства тесно притискивали их друг к другу; и сейчас он остановился, чтобы получше разглядеть своего капитана. Бугго сильно пообносилась, лоск недавней выпускницы сполз, как дешевая позолота, и осталось только то, чем она была на самом деле. А что это – Хугебурка определить не успел, поскольку был вырван из созерцания.
– У! – проговорил сипловатый, но вполне дружеский голос над самым ухом Хугебурки. – Как статус?
Шершавая теплая рука скользнула по ладони Хугебурки, желтые глаза на смуглом лице близоруко прищурились.
– Стабильно, – сказал Хугебурка. – Глотнешь?
Незнакомый космоволк хлебнул из бутыли, обтер губы, еще раз глотнул и вернул злягу Хугебурке.
– Антиквара не видел? – спросил он, озабоченно озираясь.
– Кого?
– Калмине Антиквара. Купили с Уфели слайдборд за семь сотен с полбочкой экю, давно мечтали… Звали покататься – я отказался, представляешь? – на сорок втором парасанге в сторону Орясины отказал правый тормозной – Уфели всмятку – Антиквар с костылями…
И, бормоча на ходу, куда-то ушел, растворяясь в разноцветной мешанине лиц, звуков, бликов, мелькающих световых пятен…
– Кто это? – спросила Бугго, когда Хугебурка приблизился к ней и поставил стаканы на столик.
– Понятия не имею.
Они молча разлили злягу. Вечер для них начался и все длился и длился, принося в бар все новых и новых людей, которые входили, обтирая дождь с мокрой шерсти и встряхиваясь, и сразу же вплетали свои голоса в тугое вязание здешнего воздуха, и все пестрее становилось вокруг, и наконец настало то мгновение, когда из замысловатой пестроты потянулась единственная нить, простая и чистая, и вот эта-то нить и была истиной, а названия у нее не было.
* * *
В самый глухой час ночи, когда все огни погасли и ненадолго возникла усталая тишина, Бугго поскреблась в номер к Хугебурке. Плохо соображая, он накинул на плечи одеяло и поплелся к двери.
– Господин Хугебурка… – расслышал он глухой голос своего капитана. – Я умираю.
Хугебурка распахнул дверь, и Бугго повалилась прямо на его руки.
– Что?.. – невнятно спросил он, втаскивая ее в комнату и на ходу задевая локтем панель освещения.
Бугго вся тряслась, лицо у нее распухло – из вздутых зеленовато-белых подушек щек торчал только кончик носа, да еще высовывались краешки белых тонких ресниц.
Хугебурка положил ее на кровать, чуть отошел и уставился изучающе. Потом приблизился, тронул распухшую щеку пальцем. Ненадолго осталось углубление в тугой подушечке, потом оно медленно исчезло, выправилось.
– Больно? – спросил Хугебурка.
– Ничего не чувствую, – плачуще сказала Бугго.
Из-под реснички с трудом выбралась раздавленная слезинка. Хугебурка машинально вытер ее ладонью. Бугго всхлипнула.
– Ну, – сказал Хугебурка, проводя рукой по ее волосам. – Ну, ну.
– Может, это от зляги?
– Нет, – твердо ответил он. – Мы ведь пили из одной бутылки.
– Все равно. Я женщина. Женщины чувствительнее.
– Тогда вас бы разнесло еще месяц назад, – резонно возразил Хугебурка.
– А если накопилось в организме?
– Нет, госпожа капитан, – повторил Хугебурка. – От зляги еще ни одного космоволка не раздуло. Так не бывает.
Она чуть выпятила губы, и Хугебурка понял: обиделась. Он еще раз погладил ее, как маленькую, и вдруг нащупал за ухом странный бугорок, похожий на бородавку. На краткий миг ситуация показалась чересчур деликатной. Что, если у Бугго там на самом деле бородавка, которой она стесняется?
– У вас там бородавка? – с нарочитой грубостью спросил Хугебурка.
– Что? – жалобно удивилась Бугго.
– Сидите тихо, я лучше сам посмотрю. – С этим он отогнул ее ухо и повернул к свету. Ему открылся красноватый, чуть светящийся шарик величиной с люксейскую горошину. Этот шарик, несомненно, был живой – он пульсировал и иногда странно шевелился, как бы переступая на месте.
– Дэрису, – молвил Хугебурка.
Бугго застонала и, откинувшись назад, поперек кровати, зашаркала по полу босыми ногами.
– Противно! Противно! – забормотала она.
– Их бы лазерным излучателем, – сказал Хугебурка задумчиво и снова потрогал за ухом у капитана.
– Ну так жгите! Чего ждать? У меня будет отек легких! – выпалила Бугго.
– Чума под хвост! – высказался Хугебурка так неожиданно, что Бугго даже раздвинула мускульным усилием раздутые щеки и чуть обнажила удивленные глаза: обычно Хугебурка никогда не ругался. – Излучателя нет, – пояснил старший офицер. – Я его продал.
Бугго обреченно расслабилась и снова уронила голову на покрывало.
Хугебурка несколько раз дернул себя за волосы. Затем спросил:
– Госпожа капитан, вы боитесь боли?
– Нет, – ответила Бугго сонным голосом. Точнее, обморочным.
– Хорошо.
Хугебурка сдернул с нее майку. Бугго вздрогнула, но тут же опять успокоилась. Хугебурка разрезал майку на полоски, свернул фитильки и поджег. Первый дэрису, ощутив поблизости огонь, засуетился, попытался уйти глубже под кожу, а потом зашипел и обмяк. Хугебурка вытащил его ногтями, а круглую мясную ранку прижег. В комнате сразу завоняло, как в летней шашлычной: горелой плотью и потом.
Второй дэрису обнаружился на спине, еще два – у сгиба локтя, трое сидели на пояснице, один – на бедре. Когда Хугебурка переворачивал стонущую голую Бугго на спину, чтобы посмотреть, нет ли врага на животе и под мышками, в комнату вломился портье.
Хугебурка, закопченный и зверский, поднял лицо. Факел из тряпки в его руке источал зловоние.
Портье смотрел на него молча. Потом бесстрастно осведомился:
– Кто эта госпожа?
– Мой капитан, – чуть задыхаясь, ответил Хугебурка.
