Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся по палате и остановился. Лицо его было серьезно, скорее даже торжественно, глаза в упор смотрели на собеседника.
— Теперь я знаю, кто ты, — произнес он, медленно проговаривая слова.
Петр улыбнулся и остановил его движением руки.
— Погоди, не торопись. Дай и мне словечко вставить. У меня ведь тоже есть для тебя новость.
Доктор удивленно вскинул брови.
— Ну, выкладывай.
— Я тоже знаю, кто я.
Доктор вытаращил глаза.
— Вспомнил?! — воскликнул он. — Сукин сын! И ты… ты молчал!
— Да ты мне рта не дал раскрыть, — рассмеялся Петр.
— Рта не дал раскрыть! И он еще оправдывается! — Доктор подскочил к нему, схватил за плечи и с силой тряхнул. — Ну, говори! Как тебе это удалось?
— Да я и сам не знаю. Как пришел в сознание, так сразу и сообразил: все теперь на своих местах. Словно какая-то стена рухнула.
Доктор хлопнул себя ладонью по лбу.
— Понял! — заорал он. — Все понял! Это тот тип с монтировкой тебе мозги вправил! Помнишь? Гудзон, кажется. Которого полковник завалил.
— Выходит, добрую службу мне Гудзон сослужил.
Доктор вскочил и быстро заходил по палате.
— Вот так-так! Бывают же чудеса на свете!
Он снова остановился.
— Что ж, будем знакомиться.
— Будем, — улыбнулся Петр. — Думаю, время пришло. — Он протянул руку. — Сергей Ростовский, помощник генерального директора по экономическим вопросам одной из московских фирм.
Доктор ответил крепким рукопожатием и в свою очередь представился.
— Николай. Осипов Николай, хирург Огневской городской больницы.
— Что ж, официальную часть церемонии можно считать законченной.
Петр, вернее, Сергей Ростовский, внезапно расхохотался.
— Ты чего, мужик? — уставился на него доктор.
— Да понимаешь, — сквозь смех отвечал Сергей, — я ведь до сих пор понятия не имел, что тебя Николаем зовут. Все доктор да доктор. Даже неудобно как-то.
Доктор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но не удержался — и тоже расхохотался.
Когда на шум прибежала дежурная медсестра, она решила, что и у доктора, и у пациента поехала крыша. Причем, капитально.
До прибытия поезда оставалось десять минут. Сергей Ростовский и Николай Осипов стояли на платформе и молча курили. Говорить ни о чем не хотелось.
— Не люблю провожать, — нарушил молчание доктор. — Нудное это занятие, словно клещами душу из нутра вытаскивают.
Стояло начало июня. Сергей к этому времени окончательно поправился и даже успел загореть. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочке, которых он не видел уже около года. Да, почти год минул со дня его исчезновения. Как они его примут? Наверное, уже давно вычеркнули из списка живых. Сердце бешено колотилось в груди, когда он представлял, как входит в подъезд своего дома, как поднимается по лестнице, как нажимает до боли знакомую кнопку звонка, как дверь открывается… Дальше его воображение буксовало. Сотни раз он прокручивал в голове эту картину, но так и не мог решить, кто же ему откроет дверь — дочь или жена? А если дома никого не окажется? Ведь у него даже ключа от собственной квартиры нет.
Где-то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.
Поезд опаздывал.
Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал — впереди его ждала встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.
— Не горюй, Николай, — похлопал он доктора по плечу, — не на век прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве-то?
— Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.
Наконец послышался шум приближающегося поезда.
Доктор встрепенулся.
— Ну все. Поезд уже на подходе. — Он стоял, не отрывая преданного взгляда от Сергея. — Ты только одно помни, мужик — у тебя здесь есть верный друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из-под земли достань! Понял?
Сергей кивнул.
— Найду, — твердо сказал он.
Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.
— Остановка поезда — две минуты, — сонно-монотонным голосом объявил диспетчер.
— Давай, что ли, обнимемся, — смущенно предложил доктор.
Друзья крепко обнялись.
— Ну будет, будет, — мягко отпихнул он Сергея. — А то опоздаешь.
Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.
— Если что, бей телеграмму! Примчусь! — крикнул вдогонку доктор.
Сергей лишь кивнул: комок, застрявший в горле, мешал говорить.
Поезд быстро набирал скорость. А на платформе таяла одинокая фигурка доктора с поднятой в прощальном жесте рукой.
Часть вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Москва встретила его духотой и жаром плавящегося асфальта. Июнь в столице выдался жарким, знойным, сухим, последняя гроза прогремела в московском небе уже более двух недель назад, и с тех пор ни единой дождевой капли не упало на раскаленную землю.
Сергей ничего этого не замечал. Одержимый одной только мыслью, прямиком с вокзала он помчался домой. Доктор снабдил его небольшой суммой денег, и поэтому он смог себе позволить взять такси. В кармане его лежал паспорт на имя Петра Суханова — документов, удостоверяющих его личность как Сергея Ростовского, он не имел. Ну ничего, успокаивал он себя, восстановление имени Сергея Ростовского — это лишь дело времени, здесь проблем быть не должно.
Объявлять заранее о своем приезде он не стал. Он и сам не знал, почему не отбил телеграмму Ларисе, смутно сознавая, что так будет лучше. Предпочел объявиться внезапно, свалиться, так сказать, словно снег на голову. Он нервно улыбнулся. Да, пожалуй, Лара скорее ожидает снега в эту июньскую жару, чем его появления.
Была суббота, и он надеялся застать семью дома. Лишь бы они не уехали на дачу!
Он нетерпеливо ерзал на заднем сидении такси, то и дело поглядывая на пробегавшую мимо нескончаемую череду домов, изредка рассекаемую широкими современными магистралями либо узкими старомосковскими улочками. Огромные рекламные щиты и электронные табло заметно разнообразили городской ландшафт, однако Сергей не любил этого агрессивного, чисто западного облика новой Москвы. Не хватало во всем этом чего-то исконно русского, самобытного, своего.
