– Ну? Кого ты собираешься звать, парень?
Герд молчал. Неприветливое было лицо у хозяина. Чугунное, как утюг, шершавое, в выветренных мелких оспинках.
– Когда сюда шли, видел вас кто-нибудь? – спросил тот.
– Видел, – Герд, как получилось, описал человека в помятой шляпе.
– Плохо, – сказал хозяин. – Это брат Гупий – самый у них вредный.
Он задумался, глядя меж прижатых к столу больших кулаков. Не поможет, решил Герд про себя. Наверное, побоится. Хотя бы переночевать на разок пустил. Надоело – голод, и грязь, и промозглая дрожь по ночам в придорожных канавах. Они мечутся по долинам от одного крохотного городка к другому.
Как волки.
– И, между прочим, – сказал хозяин. – Вчера у нас такого, без благодати, уже поймали. Из “Приюта Сатаны”, как я понимаю. Худущий такой, с красными глазами, в соломенном блинчике… Не знаешь, случаем?
– Нет, – похолодев, ответил Герд.
– Ну, дело твое… Длинный такой, оборванный. Притащили его прямо к церкви. Отец Иосав сказал проповедь: “К ним жестоко быть милосердными”…
– Пойдем, пойдем, пойдем!.. – Кикимора, даже подвывая как-то, дергала Герда за край рубашки.
Рубашка, обнажая тело, вылезала из джинсов.
– Цыть! – хозяин громко засадил ладонью в столешницу. – Сиди, где сидишь! Не рыпайся!.. – Посопел, пересиливая очевидное раздражение. Спросил после паузы: – А чего не едите? Ешьте! – Сходил на кухню и снова принес две полные миски. Некоторое время смотрел, как они работают ложками. – Вот что, парень, оставить тебя здесь я не могу. Сын у меня, и вообще – что-то присматриваются. А вот дам я тебе один адресок и – что там нужно сказать.
– Спасибо.
– А то ты тоже – сунулся: Здрасьте, возьмите меня “на поезд”. Другой бы, не я, скажем, мог бы тебя – и с концами… – Он отломил хлеба, посыпал солью и бросил в широкий рот. Жевал, перекатывал бугорчатые узлы на скулах. – Господин Альцов, значит, погиб? Дело его, конечно, не захотел к нам насовсем… Да ты ешь, ешь пока, не расстраивайся… Толковый был мужик, кличка у него тут была – “профессор”. Мы с него, знаешь, много пользы имели… Правда, не наш. Это уж точно, что гуманист, – добавил он с отвращением. Отломил себе еще корку хлеба. – Ты вот что, парень, поедешь по “станциям”, не возражай, делай, что тебе говорят. У нас, парень, с порядком, знаешь, не хуже, чем у “братьев” заведено. Дисциплина еще та, строгая, знаешь… – Скосил глаза на Кикимору, которая, прислушиваясь, затихла, как мышь. – Девчонку, что, тоже с собой возьмешь?
– Это моя сестра, – не донеся ложку до рта, сказал Герд.
– Сестра? Дело твое… Трудно ей будет, но, парень, это уже твое дело… Мы ведь как? Нам, знаешь, чужих не нужно. Который человек – поможем, но чтобы только свой до конца. И так как крысы живем, каждого шорох опасаемся. И этих, и тех. Дело твое, парень… Я к тому, чтобы ты понял – не на вечеринку идешь…
– Я понял, – серьезно кивнул Герд.
– А понял, и хорошо… Теперь адресок, значит, что говорить и прочее… – Хозяин наклонился к Герду и жарко зашептал, тыча в ухо губами. Потом выпрямился. – Запомнил, парень, не перепутаешь?.. Ты вот еще мне скажи, ты же из “Приюта Сатаны”, что там думают: мы все переродимся теперь или как?
– Не знаю…
– Не знаю… – Он скрипнул квадратными, как у злодея, зубами. – Тоже, знаешь, не хочется, чтобы у меня вот тут – перепонки. Человеком родился, и лучше, чтобы так оно до смерти и оставалось…
Дверь неожиданно распахнулась, и возникла в проеме растрепанная смятенная женщина.
– Слышите? Звонят!..
Где-то далеко, тревожно и часто, как на пожар, выбрасывал перетеньки визгливый колокол.
У Герда начало стремительно проваливаться сердце.
– Вот он, брат Гупий…
Они с Кикиморой поспешно вскочили.
– Не туда! – строго распорядился хозяин.
Быстро провел их через комнату в маленький темный чуланчик. Повозился, открыл дверь, хлынул внутрь садовый сырой воздух.
– Задами, мимо амбаров и в поле!.. – Ну, может быть, парень, когда-нибудь еще свидимся. Стой! – тяжелыми руками придавил Герда за плечи. – Поймают – обо мне молчи, и адресок тоже забудь – как мертвый. Понял? Ты не один теперь: всю цепочку за собой потащишь…
Он отпустил Герда. Женщина махала им уже с другой стороны дома:
– Скорее!..
Послышались крики – пока в отдалении… Бряканье по железу… Пистолетный выстрел…
Кинулись в небо испуганные грачи.
– Я понял, – сказал Герд. – Я теперь не один.
– Удачи, парень!
– Спасибо.
Бледная испуганная Кикимора, захлебываясь, тащила его на улицу…
Первым добежал брат Гупий. Подергал чугунные ворота амбара – заперто. С грохотом ударил по замку палкой.
– Здесь они!
Створки скрипнули. Вытерев брюхом землю, выбрались из-под них два волка – матерый с широкой грудью и второй, поменьше, с галстучком белой шерсти – волчица.
Брат Гупий уронил палку.
– Свят, свят, свят…
Матерый ощерился, показав величину диких клыков, и оба волка ринулись через дорогу, в кусты на краю канавы, а потом за амбары и дальше – в поле.
Разевая горячие рты, подбежали еще трое с винтовками.
– Ну?.. Где?.. Что?.. Ворон ловишь!..
– Превратились, – постукивая зубами, ответил брат Гупий. – Пресвятая богородица, спаси меня и помилуй!.. Превратились в волков – оборотни…
Главный, у которого на плечах нашито было по три светлых креста, вскинул винтовку. Волки неслись через поле, почти сливаясь с кочковатой травой. Вожак оглядывался, волчица стелилась за ним, точно не касаясь земли. Главный, ведя дулом и опережая матерого, выстрелил. Застыл, будто статуя, секунды на две, щуря глаза.
– Ох ты, видение дьявольское, – мелко крестясь, пробормотал брат Гупий. Подбегали другие, яростные и обозленные люди. Многие тоже – с винтовками. – Ну как ты? Попал?
Главный сощурился еще больше и вдруг в сердцах хватил прикладом о землю.
– Промазал, так его и так! – с сожалением сказал он.
Было видно, как волк и волчица, невредимые, серой тенью скользнув по краю поля, нырнули в овраг…
